подозрением. Был ли один из нас убийцей, и если да, то кто? Этот страшный вопрос читался в глазах у каждого из нас.
По мере того как возвращались остальные — мисс Верити, де Равели и Аморель, — каждому из них тоже сообщали новость. Эльза, бедное дитя, едва не лишилась чувств. Этель проводила ее до комнаты, и больше в тот день мы ее не видели. Остальные присоединились к нам в гостиной: Аморель, очень бледная и явно потрясенная, но не проронившая ни слезинки, — минут через десять после нашего прихода; потом чета де Равелей — миссис де Равель, двигавшаяся плавно и величественно, со сжатыми губами и нахмуренными бровями, словно королева в трагедии, как всегда, излишне драматизировала перед зрителями свои вполне искренние эмоции. В самом деле, я даже сказал бы, что она фактически (хотя, может быть, и невольно) разыгрывала роль убийцы! Я заметил, что она не села рядом с мужем, хотя он и позвал ее кивком головы, а ушла в другой конец комнаты. Ему пришлось взять стул, который он занял для себя, и присоединиться к ней.
Что касается Аморель, она сразу направилась к кушетке, на которой я сидел, и устроилась рядом, слегка улыбнувшись мне; я молча сжал ее руку, и она как будто в отчаянии ухватилась за мою и не отпускала ее все время, пока мы находились в комнате. Надеюсь, ей это помогло, во всяком случае, мне это принесло некоторое странное успокоение в течение тех крайне неприятных минут. Даже в такой тяжелый момент я не мог не отметить, насколько удивительной личностью была Аморель: то она казалась умудренной не по годам, то по-детски непосредственной. Были ли другие молодые женщины похожи на нее? Хотелось бы знать. Нет, Эльза Верити, по крайней мере, была совершенно другой, она никогда не бросалась из одной крайности в другую. И тем не менее разве непредсказуемость не была основой женской привлекательности? Любопытная идея. Какие странные повороты совершает иногда человеческая мысль.
Но я не мог надолго отвлекаться от ситуации, в которой мы все оказались. Когда я смотрел на молчаливый круг людей, собравшихся в гостиной, то не мог не отметить с некоторой долей цинизма, что из полдюжины присутствующих, если исключить слуг, остававшихся в доме после ухода писателей, двое открыто признавались мне, что желали бы смерти Эрика, а еще двое имели достаточные мотивы для убийства — даже трое, с сарказмом подумал я, если учесть и меня. В детективных рассказах человек, имеющий достаточный мотив для убийства, обычно оказывается невиновным, причем чем серьезнее мотив, тем более уверенно можно судить о его невиновности. Если следовать этим правилам, большую часть присутствующих можно было сразу исключить из числа подозреваемых. Но мне что-то не верилось, чтобы в реальной жизни все происходило так же, как в детективных романах.
Когда наконец прибыла полиция, общее напряжение не только не снизилось, но еще больше возросло. Мы не сразу увидели полицейских — Джон встретил их у дверей, и они сразу же пошли осматривать тело вместе с врачом, которого привезли с собой. Вошла Этель и передала нам, что мы не должны покидать дом, пока инспектор не поговорит с каждым по отдельности.
Мортон Харрогейт Брэдли присвистнул:
— Вы сказали, инспектор, миссис Хилльярд? А сколько с ним человек?
— Кажется, три, помимо доктора Сэмсона, — ответила Этель немного рассеянно. — Два констебля в форме, и еще один человек в штатском.
— Должно быть, следователь, — пробормотал Брэдли. — Похоже, они всерьез взялись за дело.
Он явно намекал на вопрос, который не выходил у нас из головы.
Этель извинилась и вышла, через мгновение Брэдли последовал за ней.
Он вернулся через пару минут.
— Возле дома дежурит констебль, — сообщил он. — Полагаю, следит, чтобы никто из пас не выходил из дома. Клянусь всеми святыми, дело становится все более серьезным.
Мы не могли не согласиться с ним.
Он уселся возле миссис Фицвильям и заметил:
— Никогда не видел полицию за работой. Это должно быть чрезвычайно интересно. — Однако голос его не выражал особого энтузиазма.
Подобное замечание нельзя было назвать тактичным, и миссис Фицвильям нервно рассмеялась.
— Лично мне совсем не интересно. Я… я предпочитаю придумывать такие веши, а не участвовать в них.
— Помню, в молодости, когда я учился в Дублинском университете…начал профессор Джонсон и пустился в долгие воспоминания. Постепенно в беседу втянулись практически все.
— Я так думаю, инспектор захочет допросить всех нас поодиночке, заметил де Равель. — Это будет не так-то легко, верно?
— Почему? — поинтересовался кто-то из присутствующих.
— Я имею в виду этот чертов спектакль, который мы разыгрывали. Видите ли, мы все были в разных местах. Точно так, как было сказано в сценарии. Было ли это игрой моего воображения, или он действительно сделал ударение на последнем предложении?
— Как было сказано в сценарии, — эхом повторила Сильвия де Равель своим глубоким голосом. — Да, боюсь, что вряд ли удастся найти свидетелей этого… несчастного случая. — Пауза была хорошо рассчитана и произвела должный эффект. Муж нервно взглянул на нее, и мы все посмотрели друг на друга с волнением.
Потом, словно по негласной договоренности, все заговорили одновременно.
Под шум разговора Аморель еще крепче сжала мою руку и прошептала:
— Пинки, я боюсь. Я просто в ужасе. Как вы думаете, что сделает полиция? — И она уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Я, как мог, постарался ободрить ее и спросил, не хочет ли она, чтобы я увел ее куда-нибудь подальше от остальных, но она предпочла остаться.
К моему огромному удивлению, чай подали ровно в половине пятого. Возможно, ничего удивительного в этом и не было, просто обыденный распорядок жизни кажется неестественным во времена катастроф. Когда все переворачивается вверх ногами, что-то оставшееся в нормальном положении кажется не к месту.
На самом деле чай пошел нам на пользу. Этель с заварным чайником в руках выглядела так естественно и, что еще важнее, вела себя так естественно, что наши расшатанные нервы начали успокаиваться. Мы практически спокойно отреагировали, когда в дверях появился Джон и объявил, что инспектор хотел бы поговорить с профессором Джонсоном и ждет его в кабинете.
— Почему он первым вызвал профессора Джонсона? спросил де Равель, ни к кому конкретно не обращаясь, когда дверь закрылась.
— Независимый свидетель, — ответил Брэдли. — Не был знаком с покойным. Находился поблизости от места происшествия. Сначала факты, потом домыслы. Следующим буду я, потом миссис Фицвильям.
— Но я-то его знала, — с сомнением в голосе проговорила миссис Фицвильям.
— Да, но, я полагаю, ему об этом вряд ли известно.
— Как вы думаете, — спросила миссис Фицвильям еще более неуверенно, нервно обводя нас взглядом, — как вы думаете, может быть, будет лучше, если я… если вообще не упоминать, что я его знала? В конце концов, это было всего лишь мимолетное знакомство и… в общем, я имею в виду, что нет ни малейшей необходимости впутывать в эту историю больше людей, чем будет необходимо, ведь так? — Она еще раз обвела нас вопросительным взглядом, будто ища поддержки. Ее прежняя жизнерадостная манера поведения исчезла без следа после того, как случилась трагедия.
— Думаю, — мягко возразила Этель, — что нам всем следует говорить чистую правду, не так ли?
— Да, но если он не спросит меня об этом? — настаивала миссис Фицвильям.
— Тогда будет лучше, если вы сами об этом упомянете.
Миссис Фицвильям через силу улыбнулась.
— Да, конечно. Во всяком случае, я именно так и собиралась поступить.
Тут в комнату вернулся Джон.
— Разумеется, вы понимаете, что инспектор будет говорить с каждым из нас наедине, — сказал он и взял у Этель чашку чаю.
— Вы с ним долго пробыли, — заметил де Равель. — По крайней мере, нам показалось, что прошла целая вечность. Что там происходит?
