На земле сидела маленькая венерианка, дочка дворника.
В одно мгновение весь ужас сегодняшнего дня всплыл в памяти Константина, и неочевидные, незамеченные клочки сами собой сложились в одно целое. Девочка была там, на набережной. Отец скомандовал ей бежать, а сам остался, чтобы отвлечь внимание людей. Потом Константин ударил его ножом и убил. И пошел в Макдональдс мыть руки. А синяя девочка спряталась среди мусора и стала ждать смерти. Он проходил мимо и нашел ее. Он, все еще пахнущий кровью ее отца.
— Не бойся, я тебе ничего не сделаю. Не бойся. Но… — он задумался, вспомнив слова Демыча, — тебе нельзя никуда идти. — «Да и мне нельзя сейчас в полицию». — Надо где-то пересидеть. Послушай, малышка, у меня рядом гараж. Пойдем, я оставлю тебя там, а потом отведу к людям, которые найдут твоих родственников. Пошли быстрее, пока никого нет. — Озираясь, он помог венерианке выбраться. Она была так измучена, что едва держалась на ногах.
Константин взял ее на руки и отнес к гаражу. Вытащил какую-то куртку из кучи старых тряпок, бросил на пол, опустил девочку. Она свернулась клубком, поджав щупальца, и замерла.
Заперев ворота, Константин понял, что впервые не похлопал по серебристому боку флаера.
Утром он проснулся от мысли, что в его гараже заперта венерианка. От осознания того, что казалось таким естественным накануне, Константин покрылся холодным потом. Как, зачем он в это ввязался? Что теперь с ней делать?
Подобрав девочку, спрятав ее, он разрушил все логические и разумные рамки, по которым в последние годы строилась его жизнь.
Девочку нельзя было вывести из гаража, если ее увидят, то, скорее всего, убьют. Те, кого он привык считать друзьями, сейчас на улицах, охотятся на синих, избивают… как минимум. По сути, то, что он сделал, было отступничеством, предательством. И черт с ним, это он как-нибудь переживет. Хуже было то, что девочка могла почувствовать запах своего отца от его рук, одежды… могла обо всем догадаться. Теперь она стала опасным свидетелем. Отведи Константин ее в полицию — все расскажет. Если ее просто отпустить, она потом найдет гараж, и Костю вычислят за три минуты. Конечно, правильней всего было бы ее убить. Убить, и вопросов нет. В мешок, и на мусорку. Она маленькая, ее никто не заметит. Никто не будет искать Константина.
«Кстати, а сама она не загнулась там, в гараже? — мелькнула тревожная мысль. — Во-первых, голодная, во-вторых, могла просто замерзнуть. Надо немедленно туда пойти!»
Наскоро позавтракав, Костя, не вспомнив о запрете Демыча, вышел на улицу. Подходит ли девочке человеческая еда? Про это он ничего не знал. Подумав, направился к проспекту Президента. Там он видел маленький продуктовый магазинчик, куда заходили синие. Сам Костя в таких не отоваривался, предпочитая большие универсамы или заказ на дом.
На проспекте было непривычно пусто. То там, то здесь мелькала черная полицейская форма. «Надо же, вышли из флаеров, ножками ходят», — с неприязнью подумал Константин и тотчас же предусмотрительно втянул голову в плечи, заметив неподалеку группу бойцов. Незнакомые, но лучше не рисковать. Он быстро двинулся к магазину.
В небольшом, тесном помещении было тепло и душно. Костя брезгливо оглядел прилавки, заваленные дешевыми продуктами в самодельной неопрятной упаковке. И что купить? У кассы стояли несколько синих, они взяли кисель и пару коробок мелкого печенья. Дождавшись, чтобы они ушли, Константин подошел к продавщице и по-идиотски улыбнулся:
— Что же взять? Пожалуй… кисель возьму, вот этот пакет. И печенье… какое? Ну, давайте вот это, — ткнул пальцем.
— Вы уверены? Вы это уже пробовали? — недоверчиво спросила девушка.
— Ну… надо же попробовать. И пластиковую сумку непрозрачную. Непрозрачные есть?
До гаража он добрался без приключений и без нежелательных встреч. Внутри было тихо. Константин торопливо поднял ворота. Девочка лежала на том же самом месте, где он ее оставил. Услышав шум, она пошевелилась и застонала. Парень наклонился. Ледяная, совсем ледяная!
— Господи, да ты замерзла! Бедная малышка! Давай я пересажу тебя во флаер, там потеплее. Все-таки не на цементе. — Он помог ей забраться на сиденье, старую куртку бросил под ноги. — Я принес поесть. Смотри, вот кисель. Ты пьешь такой кисель? Я видел, ваши покупали, кисель и печенье.
Он неловко вскрыл упаковку, и печенье с крошками высыпалось прямо девочке на колени. Приоткрыв глаза, она взяла одну штучку короткими синими пальчиками и положила в отверстие под клювом. «Клюв у них — не рот, — подумал Константин. — Какие… странные. Ее нельзя здесь оставлять».
— Послушай, послушай меня. Сейчас я уйду, а вечером — вернусь за тобой. Ты потерпи, ладно? Я вернусь вечером.
Сомнения не оставляли его. Что делать с девочкой? Чем все это кончится? Впервые в жизни Константин стоял перед таким сложным выбором.
А какой выбор был у него раньше? Родился — женился — развелся. Ходит на работу, рисует линии. Считает. Рисует. Считает. В его жизни не было и нет места никакому экстремизму. Никакой тюрьме. Сколько ему светит за убийство синего? Как за человека, да еще пришьют разжигание розни и организованную преступность. О чем он думал? О том, что синим здесь не место? Конечно, конечно, да! Или… или дело не в синих?
С кем же посоветоваться?
Наверное, этот человек, — старый, больной, честно сказать, вообще неадекватный, — был плохим советчиком, но другого у Константина не было. Поднявшись на первый этаж, он решительно нажал кнопку звонка.
— От тебя пахнет венерианцем, — сказала Линда Степановна вместо приветствия.
— Вы так хорошо знаете, как пахнут синие?
— На всю жизнь запомнила, когда у них в госпитале лежала. Ведь это они меня чинили. Проходи. — Развернувшись, она поехала в комнату. — Кстати, придурок, синими их не называй. Это неправильно.
— Почему?
— Они только в нашей атмосфере синие, а на Венере — бело-радужные. Красивые. В брачный период у них вырастают крылышки, жемчужные, и они летают. Невысоко, правда. Танцуют. Не понимаю, — она вздохнула, — что им здесь делать? Они никогда не смогут здесь жить нормально.
— Это я ничего не понимаю, — ответил Константин. — Вы же воевали! Они вас изувечили. И вы так спокойно рассказываете, какие они красивые? И госпиталь. Как вы попали к ним в госпиталь?
— Для тебя это слишком сложно, придурок, — она разозлилась. — Не все венерианцы были против нас. И не все земляне — за. Как ты думаешь, за что вообще мы воевали?
— Ну… за свободу. Против угнетения и тирании.
— За свободу! За… — она выругалась. — Включай иногда мозги, если они у тебя есть. За полезные ископаемые мы воевали. Там, где я взорвалась, теперь шахты. И вокруг. И на соседнем плато. И везде. Придурок, — покачала головой. — Зачем вообще ты пришел? Чего хотел?
— Это… ммм, — Константин замялся, — считайте, что опрос. Как вы относитесь к убийствам венерианцев?
— Никак, — холодно ответила старуха. — Я убивала их на войне, они были моими врагами. Ты на войне? Тогда убивай. Нет? Живи в мире. Сначала реши, на войне ты или нет.
— …Шапку обязательно. Это моя, большая, тебе не будет тесно. Куртку вот так подвяжем, как будто пальто. Я еще варежки принес, это мамины. Когда-то мы с родителями жили вместе, а потом они переехали в Подмосковье. У нас там большой дом, — Константин замолчал, натягивая непослушные варежки на щупальца. — Нет, тебе туда нельзя. Мои родители не любят… не поймут они, короче. Но ты не волнуйся, — он посмотрел в испуганные круглые глаза. — Все будет хорошо. Я отведу тебя домой, а завтра — в полицию. Тебя отправят на Венеру. Там у вас, конечно, не очень хорошо, но ты опять станешь белой. И радужной. Вот так. А потом, — он вздохнул, — у тебя вырастут крылышки. Когда будем идти, прикрывай лицо варежкой. Уже стемнело, сойдешь за человеческого ребенка. — «За очень неуклюжего,
