странного ребенка. Ничего, мы подворотнями, закоулочками». — Пошли.
Людей, действительно, было мало. Завидев прохожего, Константин прикрывал девочку собой и начинал суетиться: якобы поправлял на ней пальто, шарфик. Никто не обращал на них внимания. Так они дошли до дома. «Получилось! — молча торжествовал Константин. — Получилось!»
— Эй, Костян, погоди, — услышал он, уже доставая ключи у двери подъезда.
Это был Демыч. Неторопливо, вразвалочку он подошел поближе, с интересом посмотрел на девочку, послушно прикрывшую лицо варежкой.
— Нарушаем инструкцию, похоже. Жеря уже донарушался, взяли его утром. И с кем это мы гуляем? — Он бесцеремонно отвел замаскированное щупальце в сторону. — О, нашлась пропажа! А мы ищем: где, где синее отродье. Тебе-то она зачем? — Он перевел взгляд на Константина.
— Я… ээ…
— Не ожидал, что ты извращенец! — глумливо хохотнул Демыч. — И что ты с ней будешь делать? Поделись опытом. Я могу придумать только щупальца отрезать.
— Прекрати! — неожиданно для себя выпалил Константин. — Ты ее пугаешь.
— Я? — Он покачал головой. — Это ты ее пугаешь, а не я. В деда Мазая хочешь сыграть? Напрасно. Она, — опять наклонился к девочке, — знает, что ты убил ее отца.
— Я не убивал, — прошептал парень дрожащими губами.
— Убивал. Она знает. У них нюх — лучше, чем у собак. Точно таким же ножом, — тускло блеснуло лезвие. — А теперь решил ее спасти? Искупить, так сказать, грех?
— Я не убивал! — с отчаянием повторил Константин.
— Врешь! Убивал! Он убил твоего отца, слышишь! Чего ревешь, каракатица? А сейчас и тебя убьет!
— Оставь ее! — Константин попытался оттолкнуть Демыча, поскользнулся, и они оба упали в грязь. Демыч вскочил первым.
— Тогда я сам! — От венерианки его отделял всего один шаг. Он замахнулся.
В этот момент девочка присела и резко выпрямилась, как пружина. Константину показалось, что она что-то бросила в Демыча: тот коротко вскрикнул и, уронив нож, обеими руками схватился за лицо. Пошатнувшись, потерял равновесие и плашмя грохнулся на асфальт рядом с Константином. В слабом свете фонаря казалось, что у него из лица торчит что-то темное и бесформенное.
— Девочка… — не глядя на Демыча, Константин пополз на четвереньках к венерианке. Под руку попался нож, он отшвырнул его, почувствовав острую боль в пальцах. — Что с тобой? Он тебя поранил?
Синяя лежала у ступенек подъезда, ее щупальца мелко дрожали. На лице вместо клюва была рваная рана, быстро наполнявшаяся темно-синей кровью.
— Ты ужалила его? Ужалила? Так ты никакая не каракатица? — бестолково бормотал Константин, поглаживая трясущиеся щупальца. — Ты пчела! Пчела. Что с тобой, маленькая пчелка?
Она умирала. Судорожно вздрагивая, смотрела на Константина, словно прося о чем-то. И он понял.
— Я не убивал твоего отца, — сказал он, не отводя взгляда. — Не убивал. Ты все правильно сделала.
Двор наполнился свистом флаеров, осветился мигающими красно-синими огнями. Не шевелясь и не поворачиваясь, Константин прошептал:
— Я — не на войне.
Глаза венерианки закрылись.
Константина подняли, закутали в одеяло и отвели к флаеру. Кто-то предложил горячего чаю, — он отрицательно покачал головой, — потом девушка с красным крестом на форме без спроса закатала ему рукав и сделала укол в предплечье. Ему было все равно. Он не хотел, чтобы так получилось. Он не хотел. Он был не против этого дворника и маленькой нелепой дочки, которая всегда таскалась за ним следом. Константину не нравились совсем другие: наглые синие бездельники, которые шлялись по улицам целыми бандами, приставали к девушкам, задирали одиноких прохожих. Те, про которых писали в криминальных сводках; те, которые продавали венерианские наркотики, пускали в оборот поддельные деньги, вытаскивали из сумок и карманов кошельки. Почему все так получилось? Он же не хотел.
— Наверное, меня должны допросить? — спросил он у медсестры.
— Офицер! — не отвечая, позвала она. — Он хочет дать показания. Так, а это человеческая кровь. Вы ранены?
— Кажется, да. Руку порезал.
— Не волнуйтесь, отдыхайте, — неожиданно любезно сказал подошедший полицейский. — Ваши показания, вообще-то, без надобности. Все равно дело будем закрывать. Один свидетель у нас уже есть, если что — ваши данные я записал.
— Мои данные? Свидетель?
— Ну да, она нас и вызвала. Дама с первого этажа, уважаемый человек, ветеран. Она уже все рассказала. Маньяк тащил куда-то… венерианку, та отбивалась, вы хотели защитить. Ну, не получилось. Все равно, вы повели себя, как герой. В наше время мало кто стал бы рисковать ради… Короче, спасибо, и вы свободны. Если надо, доставим вас в больницу.
— Нет, — ответил Константин, — не надо.
— …В субботу правоохранительные органы ждет беспокойное дежурство. Объединенный фронт венерианцефобов объявил о готовящейся акции, которая пройдет под лозунгом «Синие — вон, на Венеру!» Мэрия Москвы уже дала разрешение на проведение митинга и шествия, к которому могут присоединиться тысячи сочувствующих. В то же время объединенный фронт правозащитников планирует митинг в защиту прав мигрантов. Заявка еще не удовлетворена, но вряд ли это остановит организаторов и их сторонников. В столице ожидаются массовые беспорядки. На основных магистралях движение будет перекрыто. Просим вас по возможности воздержаться от поездок в центр, избегать скоплений людей, с осторожностью…
В пятницу вечером Константин закончил рисовать плакат и теперь, свернув его в рулон, направлялся туда, куда просили «по возможности воздержаться».
На первом этаже открылась дверь, и знакомый голос позвал:
— Это ты, придурок?
— Я, — он прошел по лестничной площадке. — Здравствуйте, Линда Степановна.
— Ты куда собрался? — подозрительно спросила она.
— Дела у меня, Линда Степановна. Надо съездить по делам.
— В город?
Константин молча кивнул.
— Не ходи, — вдруг сказала старуха. — Не ходи. Тебя там убьют. И все равно не поймут, ни те, ни другие.
— Может быть, — ответил Константин, с внезапной нежностью глядя на плачущую «ведьму», — может быть. Но попробовать-то стоит?
Евгений Гаркушев
Социал-сублимация
Лавровые кусты пахли пылью и чем-то кислым. К тому же они нещадно кололись обрезанными концами и сучками. Кто бы мог подумать, что такой гладкий и приятный с виду лавр внутри так воняет, да еще и колется? Сидеть на лаврах, увенчанным лаврами и с лаврами в руках, было совсем неуютно и неприятно.
Квам Хабиби потянулся, попытался сменить позу. Не тут-то было! Толстая ветка упиралась в бок и мешала сдвинуться влево, туда, где в зарослях виднелся просвет. Пришлось лезть назад и вправо.
