более состоятельных «народных коммунах» декларировались «гарантии» бесплатного распределения товаров и услуг. К числу таких гарантий относились питание, одежда, медицинская помощь, организация свадеб, похорон, обучение детей в школе и т. п. Само собой разумеется, что распределение предметов потребления производилось на самом жалком, нищенском уровне, более низком, чем тот, который имели раньше крестьяне в кооперативах.
Особенностью «коммун» было также включение их в систему государственного управления. Как заявляло агентство Синьхуа (31 августа 1958 г.), «коммуны должны сочетать промышленность, сельское хозяйство, торговлю, образование, ополчение в одной единице и, таким образом, облегчить руководство». Предполагалось, что это приведет к упрощению управления, поскольку содержание низового административного аппарата и финансирование обучения в деревенских школах должны были взять на себя сами «коммуны».
Наконец, «коммунизация» зашла так далеко, что распространилась на семейную и личную жизнь крестьян. Вот что писали в ту пору китайские газеты по этому поводу: «Коллективная жизнь полностью освобождает женщину и таким образом ликвидирует семью как экономическую единицу общества». «Детей нужно отдавать воспитывать в коммуне, как только их можно будет отделить от матерей».
Печать сообщала, например, что в 500 селениях провинции Цзянсу дома крестьян были разрушены, чтобы построить новые 10 тыс. общежитий и столовых из их материала. Подчеркивалось, что концентрация домов в од-ком месте позволит осуществить «организацию по военным образцам, выполнение задач в боевом духе и коллективную жизнь… В каждом центре крестьяне собираются за 15 минут и направляются немедленно на поля, повышая производительность труда».
В столице рабочие спали на фабриках. Их лозунгом было: «Не оставляй поле боя, не победив врага».
В Хунани «люди сражались день и ночь, оставив все свои занятия — сон, работу, собрания и даже детей — ради полей». В той же провинции в женском батальоне «ни один его член не оставил свой пост 10 дней и 10 ночей».
Крестьян объединяли в военизированные бригады и направляли то на полевые работы, то на строительство плотин; вместо работы на заводах люди лили металл в плавильных печах, сооруженных во дворах домов. Под неумолчный призыв лозунгов и агитаторов люди работали круглосуточно ради экономического чуда. «За одну ночь можно достичь такого результата, что он превзойдет то, что сделано за тысячелетия, — говорилось в обращениях. — Большой скачок открыл новую историческую эпоху, свидетельствующую о том, что Китай обгоняет Советский Союз в переходе к коммунизму»3.
Каковы были результаты — экономические и социальные— политики «большого скачка» и «народных коммун»?
9-й пленум ЦК КПК в январе 1961 года, на котором был принят курс так называемого «урегулирования», признал, что в стране возникли серьезные экономические и политические трудности. Были резко сокращены масштабы капитального строительства, законсервировано большинство строек. Началась перестройка «народных коммун», крестьянам возвратили приусадебные хозяйства.
Первоначально китайские руководители предполагали, что тяжелые последствия «большого скачка» удастся устранить за два года (1961–1962), но эти расчеты оказались нереальными. На деле «урегулирование» официально продолжалось до конца 1965 года и захватило даже большую часть 1966 года.
Еще более драматичными были экономические последствия политики «народных коммун».
Зарубежные специалисты отмечают, что нет ничего более трудного, чем установить действительное положение дел в китайской экономике. С 1960 года Пекин не дал ни одной точной цифры. Тем не менее на основе косвенных данных они приходят к следующим выводам.
В 1957 году урожай зерна достиг 187 млн. т, что приблизительно соответствовало урожаям, которые собирали в Китае до 1937 года. Урожай 1958 года был наивысшим за всю историю страны. Однако он не был равен 375 млн. т., как об этом было заявлено маоистами в августе 1958 года. Урожай 1958 года составил 200–210 млн. г.
После этого началось снижение: 150 млн. т в 1961 году, 200 млн. т в 1963 и 1964 годах. Принимая во внимание прирост населения, происходило даже некоторое снижение потребления на душу населения по сравнению с довоенным Китаем.
В неурожайные годы норма калорий была ниже 1500 в день, стране грозил бы и голод, если бы не было введено строгое нормирование продуктов. Производство продуктов питания стабилизировалось приблизительно на уровне, существовавшем до революции. Некоторое оживление в сельском хозяйстве наступило лишь после 1962 года, оно было результатом восстановления приусадебных наделов земли и децентрализации производства «до уровня, существующего в колхозах Советского Союза»4.
Таковы были экономические итоги эксперимента над 500 миллионами китайских трудящихся. Что касается его влияния на общественное сознание, то сам Мао в 1959 году признавал, что только 30% населения поддерживают коммунистов, другие 30 — против них, а 40% просто приспосабливаются5.
После провала политики «большого скачка» и «народных коммун» Мао говорил: «…Я не претендую на право автора идеи создания народных коммун, я только внес предложение о них… Я виновен в двух преступлениях: первое — призывал к массовой выплавке 10,7 млн. т стали, и если вы одобряли это, тоже можете разделить со мной часть вины, но стал погребальной куклой все-таки я, никуда не денешься, главную ответственность несу я. Весь мир против опыта народных коммун, Советский Союз тоже против… Может быть, мы потерпели полное поражение? Мы потерпели только частичное поражение, раздули поветрие коммунизма, что послужило уроком для всей страны».
Так говорил Мао Цзэдун на Лушаньском совещании Политбюро ЦК КПК 23 июля 1959 г. Говорил, как видим, довольно самокритично. Погребальной куклой, однако, сделали вовсе не его, а многих рядовых кадровых работников и руководящих деятелей, которые осмелились выступить с критикой линии «скачка» и «коммун»…
Мао замечает: «Говорить неосторожно невелико искусство, нужно быть осторожнее. Хорошо еще, что крепкое здоровье позволяет нести бремя ответственности. Это лучше, чем какая-то скорбь и безутешность. Но выдвижение обвинений по важным вопросам требует осторожности. Кое-кто также выдвинул три крупных обвинения: по народным коммунам, выплавке стали и генеральной линии… Я действительно иду напролом, как Чжан Фэй (легендарный герой из классического произведения „Троецарствие“. —
Итак, раньше для построения «коммунизма» в деревне достаточно было 45 дней, а теперь — не меньше 100 лет (20 пятилеток). «Маятник» сознания Мао снова резко качнулся в другую сторону.
В апреле 1958 года Мао с большой горячностью говорил: «Нет ничего плохого в том, чтобы стремиться к величию и успеху. Нет также ничего плохого… в том, чтобы немедленно получить вознаграждение за усилия. Надо ковать железо, пока оно горячо. Лучше одним рывком добиться чего-то, чем прозябать. Революция должна следовать за революцией…»
Во многих выступлениях того времени Мао повторяет, что главное — это поддерживать на высоком уровне энтузиазм народных масс. «Я был свидетелем потрясающей силы и энергии масс. На таком фундаменте можно решить любую задачу», — восторженно говорил Мао в сентябре 1958 года.
Любую ли?
По-видимому, именно в таком подходе нужно искать ответ на вопрос о том, почему намечались столь завышенные планы; даже если они и нереальны, но самим фактом своего появления должны привести к вдохновенному приливу энергии народа, поддерживать «температуру революции», что обеспечит «скачок» к обретению величия Китая, а стало быть, и к величию инициатора «скачка» — Мао Цзэдуна.
Что касается «коммунизации», то в этом деле кроме страстного стремления любой ценой опередить
