— На жалованье намекаешь? — спросил он с обидой, потому что всегда считал себя выше каких-то вульгарных денег.
— При чем тут жалованье? Долг… ответственное задание… преданность родине… Уж они-то знали, с какой стороны к тебе подъехать. Но я тебя не упрекаю. Боже упаси… — Она опять рассмеялась. — Шестьсот с лишним тысяч в месяц, да еще с сохранением университетского оклада!..
— Уже подсчитала? — Исмани почувствовал необъяснимое умиротворение.
— Тебе такие деньги и не снились. Представляю физиономии твоих коллег: все лопнут от зависти. А что там такое? Атомная станция?
— Не знаю. Мне ничего не сказали.
— Ну, раз такая секретность, наверняка атомная бомба… А ты хоть разбираешься в ней? Ведь это, кажется, не твой профиль.
— Не знаю… ничего я не знаю.
Элиза задумалась.
— Хм, да… Ты же не физик. Уж если они выбрали именно тебя…
— Это ничего не значит. И на атомной установке, особенно в стадии проектирования, может потребоваться специалист по…
— Значит, атомная станция… Ну и когда?
— Что — когда?
— Когда ехать?
— Не знаю. Я еще ни на что не согласился.
— Да согласишься, еще бы ты не согласился. Ты только в одном случае можешь отказаться…
— В каком?
— Если тебе придется ехать одному, без меня. А? — улыбнулась Элиза.
— Места там, говорят, очень красивые, — добавил Исмани.
Исмани с женой выехали по направлению к «военной зоне 36» в начале июня на автомобиле министерства обороны. Вел машину солдат. Их сопровождал капитан Вестро из Генерального штаба, коренастый человек лет тридцати пяти, с маленькими, внимательными, насмешливыми глазами.
Перед отъездом супруги Исмани узнали, что едут они в Тексерудскую долину, знаменитую курортную местность, где Элиза когда-то давно, еще девочкой, отдыхала. Больше они ничего не знали. К северу от долины возвышался обширный горный массив. Должно быть, там, в каком-нибудь отдаленном уголке, спрятанном за горами, или среди лесов, либо в одном из альпийских селений, которое превратили в военную базу, выселив местных жителей, и находилось место назначения.
— Капитан, — спросила госпожа Исмани, — куда все-таки вы нас везете?
Вестро говорил медленно, словно подыскивал слова, одно за одним, боясь проронить липшее.
— Вот здесь, госпожа Исмани, — он показал напечатанный на машинке листок, но в руки не дал, — здесь описание нашего маршрута. Сегодня вечером остановимся в Креа. Завтра утром отъезд в восемь тридцать. По автостраде до Сант-Агостино. Далее — военная дорога. Я буду иметь удовольствие и честь сопровождать вас до контрольно-пропускного пункта. Там моя миссия закончится. За вами придет другая машина.
— А вы, капитан, были там когда-нибудь?
— Где?
— В зоне тридцать шесть.
— Нет, я там никогда не был.
— А что там? Атомная станция?
— Атомная станция… — повторил тот с непонятным оттенком в голосе. — Профессору, наверное, будет интересно…
— Но я спрашиваю у вас, капитан.
— У меня? Простите, я не в курсе дела.
— Все это странно, согласитесь. Вы ничего не знаете, мой муж ничего не знает, в министерстве ничего не знают. В министерстве они все больше отмалчивались, правда, Эрманн?
— Отмалчивались? Ну почему? — возразил Исмани. — Они вели себя очень любезно.
Вестро чуть заметно улыбнулся.
— Вот видишь, — сказала Элиза, — я была права.
— Права, дорогая? В чем?
— Что тебя вызывают на атомную бомбу.
— Но капитан ничего такого не говорил.
— А чем же они тогда занимаются в этой зоне тридцать шесть, — упорствовала женщина, — если не атомной бомбой?
— Осторожно, Морра! — воскликнул капитан, уже не тратя время на обдумывание слов, поскольку в этот момент они обгоняли большой грузовик на достаточно узком шоссе.
Его беспокойство было, однако, напрасным. Дорога лежала ровная как стрела, и встречный транспорт отсутствовал.
— Вот я и говорю, — продолжала Элиза Исмани, — если не атомную бомбу, то что же там делают? И почему от нас скрывают? Пускай военная тайна, но мы, по-моему… Мы же сами едем в эту зону.
— Значит, по-вашему, атомная станция…
— Не по-моему — я просто спросила.
— Госпожа Исмани, — с трудом подбирая слова, проговорил капитан Вестро, — боюсь, вам придется потерпеть до прибытия на место. Поверьте, я не в состоянии ничего прояснить.
— Но вам же известно, правда?
— Я уже сказал, уважаемая, что ни разу там не был.
— Однако вы знаете, что? там делается?
Исмани слушал с озабоченным видом.
— Не сочтите меня формалистом, но тут одно из трех: либо объект не секретный, но я с ним незнаком, либо я с ним знаком, но он секретный, либо объект секретный и вдобавок я с ним незнаком. Сами понимаете, что в любом случае…
— Но нам вы могли бы сказать, о каком из трех случаев идет речь.
— Все зависит от степени секретности, — отвечал офицер. — Если это секретность первой степени, то, как нередко бывает, скажем, с оперативными планами, она распространяется, согласно требованиям режима, на все, что имеет к объекту хотя бы отдаленное или частичное отношение, даже в косвенной и отрицательной форме. А что значит «в отрицательной форме»? Это значит, что если человек знает о существовании секрета, но незнаком с деталями, то ему запрещено обнаруживать даже свое неведение. И заметьте, госпожа Исмани, на первый взгляд такое ограничение может показаться абсурдным, однако на то есть серьезные основания. Возьмем, к примеру, наш случай, военную зону тридцать шесть. Вот я упомянул о своей непричастности. При моем звании и должностных обязанностях такая информация может, пусть в самой незначительной мере, послужить тому, кто…
— Но вам же известно, кто мы! — воскликнула с досадой госпожа Исмани. — Сам факт, что вы нас сопровождаете, исключает всякие подозрения.
— Полагаю, вы никогда не бывали в военной школе… Там, в вестибюле, висит плакат с надписью: «У секрета нет ни друзей, ни близких». Такое недоверие подчас выглядит оскорбительно, согласен, и все же… — Он умолк, по-видимому утомленный столь пространными объяснениями.
Госпожа Исмани рассмеялась.
— Иными словами, вы тактично даете понять, что не можете или не хотите рассказывать нам про эту пресловутую военную зону.
— Но, госпожа Исмани, ведь я, — заметил капитан с обычной своей флегматичностью и тоном наставника, — и не говорил, что знаю…
— Ладно-ладно. Это все моя настырность. Простите меня.
Офицер промолчал.
Прошло минут пять, прежде чем Исмани робко подал голос:
