Троцдем задавался вопросом: что все это значит? Неужели кто-то невидимый контролирует их, выполняя ту же самую задачу охранения и опережения гарнизона в оперативности и точности? Но кто? И откуда? Ведь гарнизон никогда никого в окрестностях не замечал, да и на бровке нависших скал не появлялось каких-либо других караульных. Можно ли допустить, что в Центре сидят волшебники?
— Но вы-то сами, лейтенант, — не отступался Исмани, — видели своими глазами предприятие наверху?
— Ни разу. Я же сказал, наш гарнизон близко к нему не подпускают. Мы видим лишь горы да леса. Разве что из долины Ангелов, в километре отсюда, можно кое-что разглядеть.
— Что именно?
— Кто его знает… Часть стены — ни окон, ни прорезей. За стеной — высоченная антенна, похожая на радио. А на верхушке — какой-то глобус.
— Шар?
— Похоже. Говорят, видели, как он шевелится.
— Как шевелится?
— Вращается вокруг своей оси.
— Зачем?
— Вы меня спрашиваете? Это загадка. Здесь все кругом — проклятая загадка. И еще неизвестно, ради какого вздора.
— А вы не думаете, что там атомная установка?
— Я уже говорил. Насколько в этом может разбираться невежда вроде меня… Если бы это была атомная установка, то через нас провозили бы гораздо больше всяких грузов. И потом…
— А сообщение, — спросил Исмани, — только по этой дороге?
— Для грузов есть и канатная дорога, но нам же видно, полные идут вагонетки или пустые, — вступил в разговор младший лейтенант Пикко, который, сидя в одиночестве за соседним столом, прислушивался к их беседе. — Вы лучше расскажите про голос…
Троцдем пожал плечами.
— Не слушайте, профессор. Я в это не верю. По-моему, это сказки. Многие из наших солдат утверждают, что слышали какой-то голос. И вроде бы голос не похож на мужской.
— Он звучит сверху?
— Да.
— И что он говорит?
— Никто не может разобрать. Некоторые считают, что это иностранный язык, потому и непонятно. Другие думают, что всему виной большое расстояние. Лично я его ни разу не слышал.
Исмани повернулся к младшему лейтенанту Пикко.
— А вы?
— Я… Мне казалось несколько раз… Но, честно говоря, поручиться не могу…
— Вот видите? — заключил Троцдем. — Как доходит до дела, сразу концы в воду. Но разговоров хоть отбавляй, все клянутся, что это чистая правда, только никто не скажет: я, мол, слышал его в такой-то день и такой-то час. Фантазии, сплошные фантазии, да и что удивляться: вокруг любой тайны вертятся самые нелепые слухи, как на войне.
— Ну а про собак чего ж не расскажешь? — заметил Пикко. — Ты же сам это видел.
— Про собак? — заинтересовался Исмани.
— Да. Еще одно из множества необъяснимых явлений, — ответил Троцдем.
— Про собак, которых вы держите здесь?
— Держали. Оба пса как волки. Но к службе оказались непригодны. Едва их сюда привезли, как они пришли в страшное волнение!
— Лаяли?
— Да нет, что самое любопытное, как раз не лаяли. Они выли. И рвались наверх.
— Куда наверх?
— Бог их знает. На скалы, туда… Словом, пришлось их отправить назад.
— Только эти или другие собаки тоже?
— С ними со всеми тут что-то происходит. Даже лисенок, которого однажды привез сюда сержант Интроцци, и тот чуть не до судорог тявкал на скалы…
В этот момент послышался рев мотора. Машина, судя по звуку, преодолевала последний подъем. Все посмотрели в окно. К казарме подъезжал автомобиль, доставивший госпожу Стробеле.
Ольга Стробеле привезла с собой и радость и жизнь. Это была особа лет двадцати восьми, стройная, рыжеволосая, с белой кожей, усеянной веснушками, с миндалевидными глазами и сочными, призывно- капризными губами. Лицо веселое, лукавое, своенравное, тонкая талия, сильные, точеные ноги. Красивая женщина и с характером. На таких женщин оборачиваются прохожие.
Завидев Исмани, она первым делом спросила:
— Скажите, вы никогда не преподавали — я имею в виду одиннадцать лет назад — в лицее Томмазео?
— Было дело. А вы откуда знаете? Я четыре года преподавал в этом лицее алгебру.
— Ах, негодник. Ну-ка, поглядите как следует. Мое лицо вам ничего не напоминает?
— Да, наверное… я плохой физиономист… к тому же вы, женщины, от года к году…
— Ольга Коттини — вспомнили? Икс равен двум на корень квадратный… Вы провалили меня на экзамене и теперь даже не помните… Но вот увидите, я отомщу…
— Если б я знал… если б я мог предвидеть… — проговорил он, красный от смущения.
— Мы помирились, я вас прощаю. — Она обняла его и расцеловала в обе щеки. Потом повернулась к госпоже Исмани: — Извините. Джанкарло вечно зовет меня дикаркой… Но согласитесь, встретить преподавателя, который тебя провалил! И где встретить — здесь… Ах, как я ненавидела вашего мужа! Как я его проклинала! Не спорьте, профессор, на экзаменах вы были противный… Со мной так нельзя… Но я отомщу, даю слово.
Элиза Исмани ничуть не рассердилась. Ей было даже приятно, что такая веселая и жизнерадостная женщина едет вместе с ними. Хороший заряд оптимизма для мужа. Ревность даже не шевельнулась в ней, хотя и не подлежало сомнению то, что Ольга Стробеле отчаянно нравится мужчинам. Настолько велика была ее уверенность в своем Эрманне.
Она спросила у Ольги:
— Вы давно замужем?
— Скоро три месяца.
— И живете там, наверху?
— Нет, в первый раз туда еду. Пока что, знаете ли, у меня от замужества никаких радостей. Только поженились, съездили в коротенькое свадебное путешествие на десять дней, и мой Справочник забросил меня, как соломенную вдову.
— Справочник?
— Не обращайте внимания. Это я так шучу. У него прямо зуд вечно все объяснять. Потому и Справочник. В общем, через неделю он меня бросил. Срочная работа, совершенно секретно. Лет десять уже работает там, наверху, в своем Центре, и все никак не наработается. Вот и бегай за ним.
— Зато теперь вы увидитесь.
— Я пробуду там дней двадцать, самое большее — месяц. Потом мы вместе вернемся домой. Его работа почти закончена, он так сказал.
— Какая работа? — осмелел Исмани.
— Вот уж чего не знаю, того не знаю.
— Грандиозное, должно быть, предприятие.
— Какое предприятие?
— Ну там, наверху?
— Как? Вы там ни разу не были, профессор? — Ольга посмотрела на него, чуть склонив голову, словно подозревая какой-то подвох. — Вы там ни разу не были?
