экране, исцарапанная пленка... Персонажи двигались как в эпоху немого кино. Просто жуть...
– Не торопись, детка, – ласково произнес доктор Моуди, протирая носовым платком запотевшие очки, – твое время еще не пришло...
Снова меня подхватила неведомая сила, и я очнулась на рабочем месте. Шея затекла, и мне пришлось размять ее не менее затекшими пальцами. Кофе не успел остыть. Значит, мое путешествие на тот свет заняло не более двух минут! Но... Я читала у Моуди, что вновь прибывшим душам демонстрируют фрагменты их жизни, а мне показали кино, снятое по моим повестям и рассказам! Не надо быть Фрейдом, чтобы правильно истолковать символику происшедшего: я умерла как писатель! Впрочем, нет. Светоносное существо сообщило, что мое время еще не настало, а значит, мне дозволяется писать. Но я должна сделать выводы и впредь быть десятикратно осторожней.
Я с трудом соображала, руки дрожали. Я выпила еще две чашки кофе, прежде чем пришла в себя. Я не стала рассказывать Генри о своем необыкновенном видении: он бы мне все равно не поверил. А на психоаналитика жалко денег.
– Я никогда, слышите, Генри, не буду ничего сочинять. Никаких Никольсенов и Смайлсов. Только то, что реально происходит с нами.
– Успокойтесь, Николь. Сейчас не подходящий момент для принятия каких-либо решений.
– Клянусь! – Я сняла с полки самый толстый и потертый том из трехтомника Дональда Кнута «Искусство программирования» и возложила на него руку. – Клянусь! Клянусь!
– Чтобы вам не пришлось жалеть!
Тихий вкрадчивый голос Генри успокоил меня окончательно, и во мне проснулась жажда деятельности.
– Но надо что-то делать! Я должна поговорить с инспектором Майлсом. Вдруг, это убийство и кто-то воспользовался моим способом?
– Позвоните ему. Я уверен, что он найдет время принять вас.
– Садитесь! – скомандовал инспектор Майлс, не глядя на меня.
Я села на краешек стула для посетителей, словно двоечница на разборке у директора школы.
Инспектор молчал. Я окинула бездумным взглядом кабинет, пока не остановилась на массивном ореховом столе инспектора.
– Ищете книги Блэка и Нордвестера? У меня их нет. Есть только вот это. – Он достал из стола запечатанный полиэтиленовый пакет и швырнул на стол передо мной. Я узнала обложку «Теннесси» с водопадом...
Теперь ясно, почему Майлс так разгневан.
– Простите меня, инспектор! Я должна была показать вам рассказ прежде, чем послать в редакцию.
– Вы еще издеваетесь надо мной! – Майлс чуть ли не кричал. – Что вы себе позволяете? Хватит того, что этот журнал обнаружили на столе Нордвестера раскрытым на вашем творении. Или вы хотели, чтобы и я покончил с собой? Но у меня нет причин для этого и склонности к суициду тоже нет! Ведь это требует отклонений в психике. Но сколько людей их имеют? Сколько в стране шизофреников вам известно? Им нужен только толчок. Им может послужить все что угодно, а талантливо написанный рассказ... извините... – Он снял трубку зазвонившего телефона.
В трубке говорили, а инспектор молча слушал и смотрел на меня. Его темные глаза чуть округлились. Он бросил трубку на рычаг, так и не произнеся ни слова. Он молчал и смотрел на меня. Муха села на рукав моей блузки, но я не решилась пошевелиться, чтобы отогнать ее. Молчание длилось еще долго. Первым «моргнул» инспектор:
– Дерек Вулф покончил с собой.
Я бы многое отдала, чтобы это была дурацкая пьеса, а не жизнь. В театре бы сейчас просто опустили занавес. Всем все ясно. Можно забрать пальто и идти домой.
Два Вирджинских водопада хлынули из моих глаз, сметая все на своем пути. Синяя тушь размазалась по щекам, придав мне особенно жалкий вид. Инспектор сжалился надо мной и отпустил домой.
Не помню, как добралась до дома. Мне было худо. Позвонила Максу. Он, все бросив, примчался спасать меня. Я испачкала тушью его жилетку.
– Дело писателя – писать. О последствиях должен был позаботиться издатель, на то у него имеется штат редакторов. Основная доля ответственности лежит на нем.
– Я не об этом, Макс. Есть еще совесть...
– Да, существует совесть, суд совести, но этот суд обходится без адвокатов.
Он развел руками. К сожалению, Макс оставался адвокатом двадцать четыре часа в сутки.
Макс настоял, чтобы я приняла снотворное.
Я проснулась ночью. Тишина. Мягкий слабый свет заботливо оставленного Максом ночника искривлял пространство спальни, приближая освещенные предметы. Настенные часы показывали полтретьего. Макс мирно посапывал, положив руки поверх одеяла. Я погасила ночник. Попробовала снова уснуть, но безуспешно.
Постепенно, как изображения на фотобумаге, опущенной в кювету с проявителем, в памяти всплывали события последних дней. Смерть Брайана Нордвестера, а теперь и Дерека Вулфа.
Нордвестер точно на моей совести. Я представила себе, как он дочитывает «Серийное самоубийство», откладывает в сторону журнал, ухмыляется, подходит к плите и выпускает газ на свободу... Нет, это глупо. Этого не может быть. А почему не может быть? Когда-то Гете написал «Страдания молодого Вертера», оканчивающиеся самоубийством главного героя. Это привело к волне самоубийств, прокатившейся по всей Европе. Но, кажется, Экдах окончательно задурил мне голову... Одно дело властитель дум Вольфганг Гете, а другое дело я, скромный автор скромных детективных историй... К тому же я писала об убийстве, замаскированном под самоубийство. А следовательно... Я должна еще раз поговорить с инспектором Майлсом! К тому же не мешает выяснить, что произошло с Дереком Вулфом.
– Конечно, должна, – согласился с моими доводами Макс, когда утром я поделилась с ним своими ночными терзаниями. – Сделаешь это в понедельник.
– А какой день сегодня?
Макс внимательно посмотрел на меня. Я пыталась найти ответ сама, но у меня ничего не получалось, я утратила чувство времени.
– Не волнуйся, детка, это побочное действие снотворного. Все пройдет. Сегодня суббота. Мы постараемся хорошо отдохнуть за выходные, а в понедельник ты уже будешь в хорошей форме и нанесешь визит Майлсу.
Субботу мы посвятили шопингу: я накупила всякой ерунды, а Макс подарил мне сногсшибательный свитер из шерсти ангорской кошки. Я вспомнила одного из героев Переса-Реверте, влюбившегося в девушку, только потому, что она носила такой свитер. А когда они расстались, он скучал по свитеру, а не по девушке.
Я рассмеялась, но не рассказала Максу причину: он мог обидеться.
А в воскресенье я уже щеголяла в новом свитере, нежась в мягком голубом ворсе и издавая звуки, похожие на мурлыканье. Мы прогуливались по Национальному Парку, катались на финских санях и дышали свежим воздухом.
Я решила появиться у Майлса в начале рабочего дня без предупреждения. Он уже был на месте и согласился принять меня, но просил подождать минут пятнадцать.
Я позвонила Генри и, не сообщая причины, сказала, что буду позже.
Минут через двадцать секретарша пригласила меня в кабинет Майлса.
Сегодня Майлс был вежлив, поднялся из-за стола, приветствуя меня. И я чувствовала себя иначе.
– Скажите, инспектор, вы рассматриваете версию убийства Нордвестера? – с места в карьер пустилась я.
– Дорогая Николь, давайте говорить прямо, вы предполагаете, что Нордвестера убили вашим способом?
Я замешкалась.
– Я вовсе не претендую на лавры первооткрывателя. Я просто хотела обратить ваше внимание на то, что если уж мы говорим о влиянии моего рассказа, то, скорее всего, оно проявилось бы в этом, а не в
