В серой машине, мчавшейся по серой бетонной дороге с бешеной скоростью, — стрелка спидометра упала направо ниже красной черты, — везли по направлению к Берлину связанного, взятого этой ночью в плен раненого подполковника Алексея Орлова.
Офицер и водитель молчали. Орлов, придя в сознание, так и не мог понять: то ли ему послышалось, то ли это было на самом деле — когда его тащили к машине солдаты, они как будто разговаривали по- русски.
«НАМ ОН НУЖЕН ЖИВОЙ»
Майор Калугин, доставивший советского офицера, ходил именинником. Еще бы! Захватить «человека самого Василевского!» Такой подарок Власову, особенно теперь, когда по «Русскому комитету» ползут и ползут слухи, что не сегодня, так завтра немцы перестанут отпускать субсидии на содержание комитета. Что тогда? Куда деваться всем деятелям? Куда? В лагеря военнопленных? В «остлегионы»? На курсы пропагандистов? Еще неизвестно, уцелеют ли сами курсы?.. Верхушка — Власов, Трухин, Малышкин, Жиленков, понятно, найдет себе место, особенно Жиленков. Этот при любых условиях не пропадет, у него связи везде. Майкопский его в беде не оставит…
Ходили слухи, что Майкопский, а с ним и Жиленков вели переговоры с немцами об организации воинских частей, подчиненных непосредственно Власову. Немцы якобы пообещали. А кто их знает? Вдруг раздумают?
Слухов в комитете хоть отбавляй. Кто во что горазд.
Один слух подтвердился — по настойчивой просьбе Власова очередной выпуск «пропагандистов» и тех, кого навербовали на освобождавшиеся места, а всего около шестисот человек, направили в Белоруссию на борьбу с «бандитами». Власов искал случаи еще раз доказать Гиммлеру свою преданность Великой Германии и показать свои «кадры» в действии.
Навербовали туда «отборных» подонков. Редко кто из них рискнул бы перейти к нашим — почти за каждым было много всяких «привесков».
Напутствуя в Добендорфе этот «свободный батальон», Власов назвал его основой будущей гвардии, «которая рано или поздно пронесет свои знамена до Москвы».
Командиром особой группы, которая обязана была расстреливать тех, кто попытается или перейти к нашим, или удрать из боя, был назначен майор Калугин.
Он и захватил в плен подполковника Орлова. Потом он хвастался:
— Вы знаете, как эти бандиты дерутся, но против нас им, понятно, устоять было невозможно. Осталось их человек пятнадцать. Я распорядился. Первых пять расстреляли без хлопот, никто из них не пикнул… Со второй пятеркой повезло меньше — четверо сразу упали, а пятый стоит… А когда последних поставили, вот тут мне и повезло. Один начал кричать, чтобы его выслушали. Я, говорит, такое вам скажу… Я ему: «Ну, говори!» А он мне: «Только не тут, чтобы никто не слышал». Я ему: «А кто ж тебя услышит? Эти, что ль? Они сейчас навеки замолчат»… А он на моих парией показал. Хитрый, черт. Отвел я его в сторону: «Говори!» Он условие выставил: «Пообещайте, что сохраните мне жизнь, тогда расскажу!» Я пообещал. Он и рассказал, что он радист и знает, что на это место через час должен опуститься на парашюте советский офицер, судя по всему, очень важный — было приказано немедленно доставить его в Зубцы, где штаб партизанского генерала. И, понимаете, не соврал. Потом у меня хлопот хватило, вы понимаете, как мне трудно было этого офицера доставить сюда… Но я твердо решил: сделаю Андрею Андреевичу подарок. Шутка сказать, словили такую птицу, прилетела чуть ли не от самого Василевского.
То, что плененный офицер «прилетел от самого Василевского», Калугин прихвастнул, но ему охотно поверили, как верили любому слуху, самому невероятному, лишь бы он вселял хоть какую-нибудь надежду…
Орлова долго продержали в вестибюле, несколько раз сфотографировали и отвели в узкую комнату с зарешеченным окном. В «камере», как окрестил комнату Алексей Иванович, стояли железная солдатская койка и две табуретки. В двери виднелся «глазок».
По плиточному полу, по следам от полок на стене Орлов сообразил, что когда-то тут была кладовая.
«Жарко не будет, — усмехнувшись, подумал Алексей Иванович. — Поживем — увидим, а сейчас главное — выспаться!»
Уснуть не удалось, пришел высокий офицер, голубоглазый, с доброжелательной улыбкой. Предупредительно сказал:
— Лежите, лежите… Вы, наверное, не выспались. Сел на табурет.
— Поговорим?
— Смотря о чем.
— О сущих пустяках… Извините, забыл представиться. Поручик Астафьев, помощник начальника разведотдела по отделению общевойсковой разведки.
— Абвера?
— При чем тут абвер? Мы самостоятельные, при штабе генерал-лейтенанта Власова.
— Неужели самостоятельные? — иронически спросил Орлов. — А форма немецкая.
— Временно. Перейдем на свою. Извините, но вопросы имею право задавать я.
— Задавайте.
— Когда советские войска начнут наступление?
— Какие войска?
— Прибалтийского фронта Баграмяна и Белорусского Рокоссовского.
— Хотите дельный совет?
— Хочу.
— Позвоните в Москву, в Ставку. Они знают точно, я могу ошибиться…
— Спасибо, позвоню обязательно. Назовите телефон Ставки. Любой.
— Проклятый склероз. Можно мне вопрос?
— Так и быть.
— Вы давно из России?
— Почему вас это интересует?
— Говорите вы странно.
— Акцепт? Я из России давно — с 1918 года. Мне тогда было шесть лет. Потом отец рассказывал: «Слава богу, выбрались. Жара. Тиф. Голод. ВЧК…» С тех пор до войны в Париже. А родился в Козлове.
— В Мичуринске…
— Это по-вашему — в Мичуринске, а по-моему — в Козлове. Объясните, почему у вас, советских, такая страсть к переименованиям? Нижний Новгород — это же прелестно! А у вас Горький! К чему? Я Горького люблю, особенно «На дне»: «Человек — это звучит гордо»! Но зачем огромный город называть в его честь? Или Вятка. Это превосходно — Вятка! А у вас Киров. А что вы сделали с московскими улицами! Воздвиженка, Остоженка. Скажите, чем улица Фрунзе лучше Знаменки? Кстати, ваш Генеральный штаб все еще там?
— Не знаю.
— Что не знаете?
— Не знаю, что улица Фрунзе ранее называлась Знаменкой.
— Я вижу, вы ничего не знаете. Можно подумать, что не вы, а я только что из Москвы. Не удивлюсь, если услышу от вас, что вы не знаете, где находится сама Москва.
— Это я знаю. Москва на своем месте.
— Пропагандируете?
— Отвечаю на ваш вопрос о Москве, которой вам не видать.
— Я читал до войны в «Правде», что в России живет много людей, которые никогда не бывали в Москве.
