погиб… Ко мне на КП батальона немцы утром ворвались…
Я его спросил:
— Как к Власову попал?
— Все по чистой правде расскажу. В каких я немецких лагерях побывал, я вам когда-нибудь при удобном случае подробно объясню. А сейчас о последних трех. Пять дней меня держали в лагере неподалеку от Вены — кормили, сволочи, какой-то падалью, потом офицеров — (было нас около ста — повезли в Ниенбург, километрах в ста от Ганновера. Из еды — баланда и двести граммов хлеба, тяжелого, будто глина. Каждый день мерли люди. Приехали немец с русским переводчиком. Они еще только с комендантом повидались, а уже слух: вербуют на курсы администраторов для оккупированных областей. Слух такой: два-три месяца подержат на курсах, а потом пошлют в Россию на разные должности. Но сначала предварительная проверка в отборочном лагере… Я как услышал про Россию, сразу — еду! Только бы до Родины добраться, а там…
— Что там?
— Господи! Конечно, в лес! Бить эту сволоту! Вы понимаете, на что я насмотрелся… Короче говоря, попал я в отборочный лагерь. Немцы перед моим приездом вторую партию к отправке в Россию подготовили. Ну, думаю, три месяца хоть и медленно, но пройдут, стану я их науку долбить, в отличники вылезу, лишь бы не сорвалось. И как раз сорвалось! Вторую партию никуда не отправили. Сначала объявили — «временная задержка», да разве в лагере что-нибудь скрыть можно? Все узнали. Из первой партии, отправленной в Россию, из ста пятидесяти человек большинство разбежалось. Говорили, что от высшего начальства кому-то за выдумку с курсами здорово всыпали. Ну, а нам, кто согласие дал, от этого нисколько не легче, мы и подписку дали, и все прочее…
— Что это — прочее?
— Присягу приняли главному чучелу Гитлеру. Я, правда, подписался Кудрявцев, а не Фомин, но все равно подписал, да еще вдобавок, когда я присягу давал, меня сфотографировали. Заскучал я основательно, хоть беги в отхожее место и вешайся…
Вдруг нас всех, кто хотел на курсы, из отборочного лагеря выкинули — нечего, дескать, вас, сволочей, лучше других кормить, — и перевели в Вустрау. Там наши сразу узнали, кто мы такие, — отношение к нам соответственное, не разговаривают, к чертям посылают.
Был у меня знакомый по отборочному лагерю — Володя Шерстнев из Кирова. Вместе в Ниенбурге еще находились. Откровенного разговора между нами не было, но я догадывался, что и он на курсы с той же целью, что и я, определился.
Сидим мы вечером в Вустрау, молчим. О чем говорить? Не о чем.
Подходит к нам человек с палочкой. Нога у него одна, вместо правой — деревяшка. Борода почти до пояса. Глаза умные. Одежонка на нем дрянная, старый мундир немецкий, а вид впечатляющий — в общем, сильная фигура. «Что, курсанты, пригорюнились?»
Слово за слово… Почему мы к нему доверием прониклись, так и не поняли, — все, как отцу, все выложили. Он говорит: «Положеньице у вас, ребята, аховое. Но не безвыходное. Нет таких положений, чтобы без выхода… А повиснуть в сортире — это, ребята, проще простого… Вы же молодые… Конечно, многие из нас, военнопленных, погибнут, но многие выживут и домой вернутся. Большое спасибо, понятно, нам не скажут, поскольку воюют другие, а мы в плену сидим, но все же примут… Наклонился к нам и шепотом: «Слыхали, как наша армия на фашистах шерсть опаливает? То-то и оно!»
Мы к нему: «С кем мы разговариваем?» А он засмеялся и ответил: «Как это с кем? С человеком!» Мы опять: «У человека должно быть имя, фамилия, звание». Он свое: «Самое высокое звание у человека — человек! А наивысшее — советский человек!»
После мы узнали, что разговаривал с нами генерал Лукин… Больше мне его увидеть не пришлось: всех нас, кто был записан на курсы, передали в распоряжение «Русского комитета», на курсы пропагандистов. А дружок мой Володя Шерстнев пропал. Не выдержал — дал в морду одному типу из комендатуры. Между прочим, бывшему кондуктору из Казани… Он и сейчас в Добендорфе, этот гад… А Володю расстреляли.
Через десять дней адъютант Трухина капитан Кудрявцев принес мне выписку из дислокации «остлегионов» во Франции.
Б у л о н ь. Одна рота. Двое русских Степанов Георгий и Жаворонков Петр, подозреваемые в передаче оружия бандитам, бежали.
Г а в р. Две роты.
Л а н г о н (Лозер). Один взвод. Десять человек ушли к партизанам.
В и л ь н е с С е н т Ж о р ж. Один батальон. Ждет отправки в Финистер (севернее Бреста), где заменит на охране побережья Кюстентруппен части береговой обороны.
Д е п а р. А в е р о й н. Три батальона. Штаб командира «остлегиона» генерала фон Хейгендорфа в Милло в отеле «Компани дю Мади». Выбывшего в Берлин (по болезни) генерала заменяет полковник Бом.
П а р и ж. В казармах Вилет, неподалеку от площади Болар, двести рядовых и шесть офицеров, в том числе немецкий обер-лейтенант Виртс. Несут ночные дозоры. Побеги наблюдались в июле — одиннадцать рядовых и офицер Воронов. Задержаны рядовой Шумилов и Воронов. Расстреляны.
П а р и ж. В школе Курбовца одна рота (азиатов). Охраняют немецкие учреждения на авеню Клебер. Вооружение: французские карабины и русские ручные пулеметы Токарева. В июле бежало шесть рядовых. Никто не пойман.
П а р и ж. 17-й район, рю Ван-Дейка, 4. Штаб «ост-легиона». Рядом, в доме 2, немецкая военная канцелярия. Охрана одна рота и один взвод (кавказский), командир обер-лейтенант Вольферт. Побегов: июнь — 3, июль — 6, август — 1 (поручик Вишняков, не разыскан).
М е н д. Прибыл батальон пехоты. Расквартированы в семинэр, при выходе из города, по дороге в Бодюро и Мендском колледже.
28-го прибыл еще батальон пехоты. Расквартированы: монастырь Адоральин, женская нормальная школа (западная часть), школа Сент Люзефа (в центре). Пытались установить связь с группой Сопротивления. Расстреляны семь.
П а р и ж. Авеню Фом, 8, рю де Курсель, 63 — усиленная охрана (все азиаты). Рацион питания: завтрак — суп из свеклы, кофе (эрзац), обед — суп, масло (или колбаса) 50 граммов, картофель (замена макароны), кофе; ужин — суп. Хлеба на весь день 400 граммов, сигарет 2, деньгами 220 франков на месяц. Форма французская. Побегов нет.
С т р а с б у р г. Лагерь советских военнопленных. Охрана две роты (национальные), командир капитан Свешников (русский, проверен, шесть раз участвовал в расстреле выявленных агентами коммунистов). Есть жалобы на плохое питание. Рядовые Зернов, Котов, Морозов говорили: «Кормят, словно каторжников, в лагере лучше».
Справка о лагерном рационе: суп из шелухи зеленых бобов — утром и в обед, хлеба 300 г на весь день. Воскресенье — дополнительно колбаса (конская) 25 граммов (не выдавали три воскресенья).
Примечание о капитане Свешникове: обнаружен убитым (холодное оружие). Исчезли рядовые Соломатин, Ивановский, Лопухин, Щадров, Зернов.
Донесение. Подозреваемые в уничтожении капитана Свешникова Зернов и Лопухин задержаны в шестидесяти километрах от Парижа, на вокзале Сен-Лазар, когда они садились на дизельный поезд «Оторан», следующий в Гавр. Очевидно, заметив слежку, Зернов и Лопухин сошли на ст. Бушевильор. К сожалению, задержать живыми не удалось — Лопухин убит при возникшей перестрелке, Зернов покончил с собой. В кармане у Зернова обнаружена записка: «В капустном ряду центрального рынка». «Кафе на углу улицы Фрошона и президента Вильсона». «Почтовое отделение на площади Нации». Рекомендуется установить за этими адресами наблюдение, возможно…
Справка. Много испанцев уходят к партизанам, некоторые исключительно из страха, что их могут выдать Франко. Полагал бы пустить опровергающий слух.
Вот и все, что случайно, по халатности Трухина, попало в руки Кудрявцева, а затем ко мне. Несколько
