Снова смех.
— Понял, ваше благородие…
— Идите!
Хлопнула дверь. Тихо. Что он? Ушел? Почему молчит? Стоит и молчит. Нет, идет.
— Вы не спите, Орлов?
Открылась дверка.
— Не спите? Надо поговорить, товарищ Орлов…
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ АНДРЕЯ МИХАЙЛОВИЧА МАРТЫНОВА
Орлова трудно было узнать, так он изменился за сутки. Он осунулся, нос у него заострился, глаза воспалились.
Как он закричал на меня: «Какой я тебе товарищ, сволочь?»
А я думал лишь об одном — как сделать, чтобы он мне поверил, какие слова найти. Я понимал, кто я для него — самая распоследняя, самая мерзкая гадина. Если бы я думал о нем иначе, разве я бы мог рискнуть.
Я сказал ему как можно спокойнее:
— Я прошу вас, говорите тише…
А он свое:
— Мне стесняться некого! Это ты, бандит…
— Можете тише говорить? Речь идет о спасении вашей жены.
Как я рад, что именно эти слова пришли мне на ум: «о спасении жены». Он продолжал проклинать меня, но уже тише. Тогда я ему все и выложил.
Но начну по порядку. Трухин мне сказал: «Хотите посмотреть на человека Василевского?» Они почему-то решили, что Орлов — «доверенное лицо Василевского». Пока мы ехали в штаб, Трухин успел рассказать, что пойманный офицер «знает о планах Советского командования, не меньше Василевского». Они всегда и во всем преувеличивали. «Это человек, который так нужен нам». И не удержался, съязвил в адрес Власова: «Теперь наш Андрюша воскреснет. А то ему совсем труба».
Когда я увидел Орлова, он мне очень понравился.
Трухин спросил: «Ну как? Что скажешь, Павел Михайлович?» Я ответил: «Видно, крепкий орешек. Сразу не раскусить…» А Трухин свое: «Помяни мое слово — расколется!»
Тогда меня это разозлило, а потом пригодилось — легче было объяснять дальнейшее поведение Орлова.
В тот вечер я сообщил в Центр: «Держит себя пока хорошо». У меня были основания для такой оценки. Власов рвал и метал после первого допроса Орлова. Потом укатил к своей Адели.
Из Центра ответили: «Под вашу личную ответственность». Как будто я здесь могу переложить мою ответственность на другого. «Наблюдайте за Орловым. Передайте, пусть соглашается на предложение Власова! Руководство операцией за вами. Инструкции для Орлова через вас». Я им свое: «А если Орлов мне не поверит?» Они ответили: «Организуем убедительные доказательства. Вызывайте послезавтра». А тут Власов приволок жену Орлова. Как они держались!
Я ему сказал:
— Надо поговорить, товарищ Орлов…
А он мне:
— Нам не о чем говорить, бандит!
— Ладно — говорю, ругайте, только тише.
Когда я ему сказал, что речь пойдет о спасении его жены, он стал тише. Тогда я ему сразу:
— Я свой, товарищ Орлов!
Он засмеялся:
— Давай, давай, бандюга, сочиняй…
А в глазах настороженность и любопытство.
— Понимаю, что вы сразу не поверите. Очень трудно вам поверить мне. Но времени у нас мало, поэтому буду краток… Вспомните, что генерал-полковник сказал вам в самую последнюю минуту, когда отправлял вас для координации действий армейской и партизанской разведки. Вы с ним вдвоем остались, больше никого не было. Ну, вспомните.
— Мне вспоминать нечего, никакого генерал-полковника я не знаю…
— На прощанье он вам сказал: «Ни пера ни пуха, Алеша»… И спросил: «Кому ты сдал ключи от сейфа?» Вы ответили: «Как всегда, подполковнику Владычину».
Вижу: верит! Но хочет, чтобы я ему еще доказательств подкинул.
— Хорошо, — говорю, — я вам помогу, товарищ Орлов. Когда вы ключи генерал-полковнику принесли, он сказал: «Береженого и бог бережет!» Верно? И еще сказал: «Число не забыл?» — а вы ответили: «Сорок пять!»
Тут он мне поверил. По правде сказать, я не знал, что обозначает сорок пять, но для Орлова, видно, число имело особый смысл, он даже улыбнулся.
— Неужели свой? Чертовщина какая-то! Как же ты тут…
— После все узнаете, на досуге. Сейчас о самом главном — Москва приказала согласиться на предложение Власова.
Он вскочил.
— С ума сошли!
А я ему: что, мол, поделаешь, мне тоже никакого удовольствия «работа» у Власова не доставляет. Надо, Алексей Иванович… Соглашайтесь не сразу, еще поломайтесь. Инструкции получите от меня. То, что Власов пригрозил вашу жену начать пытать, вам поможет — «Не хочу, мол, чтобы мучили ее…»
— Думаешь, поверит?
— Власов, как многие подлецы, сентиментален. Поверит. Он очень хочет, чтобы вы согласились.
— Неужели свой? Как мне тебя называть?
— Никандров Павел Михайлович.
— До сих пор понять не могу, — сказал Орлов, — летел к партизанам, а попал к власовцам.
— Все объясню, — ответил я. — Но сейчас не это главное. После того как согласитесь, вас поместят в гостинице номер 527. Это не номер, а камера для последней проверки. Сам в ней неделю жил. Ни одного лишнего слова, ни одного лишнего движения… Поняли?
— Понял. Киру увижу?
— Когда согласитесь.
Я дал Орлову таблетку, чтобы он эту ночь хорошо выспался…
Под благовидным предлогом я уклонился от допроса Орлова, когда Алексей Иванович должен был согласиться на предложение Власова. Не могу объяснить, почему я решил, что так будет лучше, но мне показалось, что лучше оставить Орлова наедине с Астафьевым.
Поручик мне все рассказал. Он говорил об Орлове с презреньем, даже с брезгливостью.
— Как все… Я думал, что он настоящий человек, мужчина, а он дерьмо, тряпка. «Не хочу, чтобы мучили мою Киру».
— А вы бы, Астафьев, хотели, чтобы он погиб героем?
Астафьев подозрительно посмотрел на меня.
— Видите ли, господин Никандров, в моих словах, очевидно, нет логики, но я был бы доволен, если бы господин Орлов смело подставил грудь под выстрелы. Я бы тогда поверил, что такие понятия, как честь, гордость, где-то еще остались. А так — скучно жить, господин Никандров. Хотя я понимаю, Орлов в чем-то поможет вам и Власову…
Я до этого заметил, что Астафьев перестал в разговоре со мной называть Власова по имени- отчеству. Или просто «Власов», или «генерал».
— Я понимаю, — продолжал Астафьев, — цель оправдывает средства, но мне почему-то не хочется,
