Чехословакию…
— А Гиммлер что скажет, — уныло возражал Власов. — Хотите, чтобы он за самовольство головы нам открутил?
— Черт с ним, с Гиммлером! — горячился Жиленков. — Ему сейчас не до нас…
Трухин молчал и только пьяно улыбался, видя, как трусливо, с опаской Власов говорит о Гиммлере.
Жиленков, отдыхая от спора, тянул коньяк из карловарской кружки, глотал сырые сосиски и вновь принимался убеждать Власова:
— С пустыми руками мы американцам не нужны! На кой мы им черт?! Мы должны их встретить в Праге, ключи на блюде… Вот тогда мы вроде с подарком…
Трухин усмехнулся:
— Ключи возьмут, а нас под зад коленкой…
Ночью приняли решение: обмануть любым путем немцев и снять первую и вторую дивизии с фронта, направить их в Чехословакию. Первой дивизии Буняченко пробираться в город Дечин и уже из него наступать на Прагу. Второй дивизии следовать прямо на Прагу.
Цель задуманной операции для меня была ясна — занять Прагу раньше советских войск и передать ее американцам.
Трухин, правда, сомневался в этом мероприятии:
— Сталин с Черчиллем и Рузвельтом давно, наверное, договорились, кто что берет…
— Ничего, — возражал Жиленков, — пусть себе договорились, а мы поможем американцам, а там увидим…
Искать дивизию Буняченко послали переодетого в штатское Калугина, хорошо знавшего немецкий язык. Трухин выдал Калугину из своих запасов немецкие документы на имя Генриха Краузе, инженера завода «Кнорр-Бремзе». Провожали Калугина торжественно. Жиленков перекрестил его, поцеловал:
— Наша судьба в твоих руках…
Штаб Буняченко Калугин нашел быстро; через три дня дивизия прибыла в Чехословакию, в так называемый Дечинский снежник, а оттуда пошла на Прагу.
Сведения о движении дивизии Буняченко привез Семен Рябов. Он рассказал мне, что в первой дивизии страшный разброд: одни хотят уходить к американцам, другие говорят о том, что пора, дескать, кончать и с немцами, и с американцами, и надо попытаться связаться с советским командованием и просить пощады.
— Дерутся, Павел Михайлович, — рассказывал Рябов. — Чуть что — и в драку.
В штабе Власова все были заняты одним — слушали советское радио. Никто уже не делал это тайно, слушали в открытую, собирались у приемников по нескольку человек, обсуждали новости. Особенно всех интересовало продвижение советских войск по Чехословакии. Немцы были выкинуты из Кошицы, Братиславы, Остравы. Советское радио несколько раз передало о сформированном правительстве Национального фронта чехов и словаков. Настроение у власовцев было отчаянное.
Некоторые храбрились:
— Подождем еще немного, и начнутся бои с американцами и англичанами. Мы еще посмотрим, чья возьмет…
Таких было мало, на них смотрели с презрением: болтают черте что…
Население Раковника сначала встретило власовцев дружелюбно. Когда первые машины въехали в город, раздавались крики:
— Русские пришли! Русские!..
К машине Власова подошли девушки с цветами, но, увидев переводчика Ресслера в немецкой форме, испуганно попятились.
Власов вышел из машины, подошел к девушкам, заговорил.
Одна, видно, посмелее и сообразительнее других, спросила:
— Вы с кем воюете, с немцами или с русскими?
Власов неопределенно ответил:
— Мы ни с кем… Мы пришли помогать вам…
В это время подъехала темно-зеленая автоцистерна. Всю ее облепили пьяные власовцы. Оказалось, что эту цистерну со спиртом отбили у немцев.
И начался разгул…
Пятого мая в столице Чехословакии началось восстание — его поднял подпольный чешский национальный совет, образованный по инициативе Коммунистической партии Чехословакии. Но в этом совете были не только коммунисты, но и люди, не желавшие присоединяться к правительству Национального фронта, созданному в Кошице. Для этих людей Власов был желанным гостем.
Когда дивизия Буняченко вечером шестого мая вошла в Прагу, население встретило ее цветами. Но к ночи жители Праги поняли, что за войско пришло к ним на помощь.
Ночью мы с Семеном Рябовым и Алексеем Ивановичем Орловым сумели составить более или менее полную картину положения в Праге. Рябов передал наши сведения в штаб Первого Украинского фронта.
На рассвете 7 мая я был тяжело ранен неподалеку от отеля «Крона».
О том, как власовцы убежали из Праги в район Пльзеня, пытаясь там соединиться с американскими войсками, я узнал позднее, лежа в московском госпитале.
ВОЗМЕЗДИЕ
Ночь с одиннадцатого на двенадцатое мая Власов провел в старинном замке южнее Жебрака. Все продрогли — в узких высоких комнатах мерзко пахло плесенью, сыростью. Власова поместили на втором этаже, в спальне. Смотритель охотно рассказал, что на широченной кровати под истлевшим балдахином когда-то ночевал император Франц-Иосиф.
Власов попросил разжечь камин. Раздобыли дров, плеснули из канистры бензин, в спальню повалил черный дым — дымоходы оказались заваленными.
Никого из ближайшего окружения Власова с ним не было — разбежались кто куда. Жиленков исчез еще из Карловых Вар, Трухин и Малышкин из Раковника. Оттуда же, из Раковника, убежал на автомашине Закутный, оставив на столе записку:
«Счастливо оставаться».
Вечером Власов сказал Орлову:
— Вы, надеюсь, меня не бросите?
— Что вы, господин генерал…
Утром всех потрясла новость — на рассвете восемнадцать офицеров штаба во главе с полковником Журовым ушли в неизвестном направлении. Они увели с собой сорок семь рядовых и унтер-офицеров, угнали машины, в том числе цистерну с остатками горючего и фургон с продовольствием.
Капитан Кучинский охрип, допрашивая тех, кто видел, как уходил полковник Журов.
— Почему молчали?
— Их благородие господин Журов сказали, что уходят авангардом по приказанию генерала…
Докладывая Власову о происшествии, Кучинский напомнил:
— Я вам говорил, что Журов продался большевикам… Сволочь…
Орлов сидел в машине Власова. Пора было ехать, но Власов ждал возвращения Кучинского, который сам вызвался разведать, куда ушел Журов.
