Они оживились и даже попытались петь. Мы поняли, чего им надо. В буфете мы уселись за столик: арестованные ели, а офицеры предпочли пить. Один из них от выпитого все более мрачнел, а другой смеялся злорадным пьяным смехом и как бы между прочим бросал реплики:
— Вот так, господа путешественники. Значит, бывшие колчаковцы?.. Истосковались по папам и мамам?..
Но эта игра ему быстро надоела, и он стал расспрашивать нас, что мы знаем о политике большевиков, какие сейчас порядки в России, скоро ли кончится «вся эта вакханалия». Я осторожно отвечал, все время подчеркивая, что в политике мы ничего не понимаем, колчаковцы мобилизовали нас, а когда освободились, не захотели идти в Красную Армию, поэтому попали в Сибирь, где работали на железнодорожном транспорте, а теперь хотим только одного: спокойно жить и работать у себя дома.
— Вот как? — кокетничал офицер. — Да что вы говорите!
А я продолжал городить небылицу за небылицей, атакуя выпивох напропалую, так как нюхом подпольщика чувствовал, что наша судьба этого офицера нимало не интересует и он ищет предлога, чтобы заработать на нас. Так оно и получилось.
Сославшись на духоту, я предложил веселому офицеру выйти на воздух покурить. Когда мы вышли из помещения, он сразу протрезвел и тихо иронически спросил:
— Мой друг, вы, кажется, хотели мне что-то сказать?
— Да, мой друг, — ответил я. — На каком основании вы нас задержали, да еще оскорбили, назвав большевистскими агентами? Надеюсь, вы уже убедились в нашей невиновности. Мы кристально чистые люди!
Офицер молчал и лишь стряхивал пепел с рукавов своего щеголеватого мундира. А я продолжал:
— И теперь, господин офицер, я рассчитываю на вас. Очевидно, вы будете настолько любезны, что поможете нам уехать отсюда? Понимаю, хлопот у вас много… Был бы рад оказаться вам полезным…
И осторожно сунул ему в руку две тысячи немецких марок (остов).
Офицер, по всем признакам, этого только и ждал. Он спокойно спрятал деньги в боковой карман и уже более дружелюбно сказал:
— Один черт разберет, кто вы — большевики или просто жулики. Однако паспорта у вас липовые, поэтому военный караул на мосту вас все равно задержал бы. Благодарите бога, что встретили нас, а не других, иначе…
И он сделал выразительный жест, означавший, что нас ожидала тюрьма или виселица.
— Спасибо, господин офицер, — ответил я. не оспаривая его оценки наших паспортов. — Можем ли мы рассчитывать на вашу помощь в дальнейшем?
Он похлопал себя по карману, где лежали полученные от меня деньги, и пообещал:
— Хорошо, только не скупитесь. В городе Укмерге служит мой лучший друг, начальник гарнизона. Попытаемся его помощью поменять ваши паспорта. Поедем туда вместе, устроитесь в гостинице, а там видно будет. Согласны, господин путешественник? А?
Мне трудно было понять, говорит ли со мной офицер искренне или лжет. Но выхода у нас не было: удрать мы не могли, пройти военные посты без паспортов было делом безнадежным. И я решил, что следует согласиться с предложением офицера. Чем черт не шутит, авось удастся уцелеть в этой игре.
Взяли того же извозчика. Поехали. Наш фаэтон сопровождали верхом оба офицера. В Укмерге прибыли поздно вечером. В местной гостинице нас по распоряжению офицеров устроили на ночлег.
— Утром или днем заедем за вами, — пообещал наш офицер. — Никуда не уходите!
Оставшись в номере одни, мы стали советоваться и искать выход из создавшейся трудной обстановки.
— У нас в запасе только ночь, — напомнил Рябов. — Нельзя терять и минуты. Вот мой план…
Коля предложил, чтобы я на фаэтоне помчался в Ширвинты забрать оставшиеся там суммы денег, отданные извозчиком на хранение своим родственникам, и к утру вернулся. А Метлицкий любым способом должен добраться до Каунаса и сообщить на явочной квартире, чтобы встретили подводы со смоляными бочками и постарались каким-либо образом выручить нас из беды. Хозяин фаэтона, опасаясь за свою жизнь, стал просить, чтобы мы в его присутствии не бежали.
Мы как могли успокоили его, пообещали увеличить плату, и он отчасти успокоился.
Ветреной ночью, под секущим дождем мы вдвоем с ним осторожно вышли из гостиницы. Извозчик погнал экипаж в Ширвинты и остановился на окраине.
— Если кто спросит, скажите, что ваш кучер пошел искать сена для лошади. Я быстро, пан хозяин.
Он скоро вернулся и передал мне пачку с деньгами, которые хранились у родственников. Перед возвращением в Укмерге я предложил извозчику подкрепиться в трактире. Мне хотелось и обсушиться, и согреться чаем. Это была моя ошибка.
Не успел я войти в придорожную корчму, как меня остановил окрик жандармского патруля:
— Документы!
Ругая себя за неосторожность, я предъявил свой фальшивый паспорт.
Жандарм перелистал паспорт и категорически изрек:
— Дезертир!
Оказывается, в эти дни проводился набор новобранцев в литовскую армию, но молодежь саботировала призыв и доставляла много хлопот жандармерии. Уклоняющиеся скрывались под фальшивыми документами.
Как можно спокойнее я ответил, что никакой я не дезертир, а напротив, сам помогаю вылавливать дезертиров. Этим я намекал на свою принадлежность к охранке. Жандарм задумался, и в этот момент очень кстати возник извозчик. Распахнув дверь корчмы, он сразу смекнул, в чем дело, и громким голосом, словно отставной солдат, отрапортовал:
— Господин хозяин и начальник! Все сделано, как вы приказали.
— Молодец! — рявкнул я в ответ и предложил жандармам: — Господа, если у вас есть время, не согласитесь ли посидеть за столиком?
От такого соблазна оба жандарма отказаться не могли. Буфетчик уставил столик бутылками и закусками, а извозчику я успел шепнуть, чтобы он был наготове, так как придется, по всей видимости, удирать.
Несколько больших рюмок тминной водки сделали свое дело. Жандармы стали заметно пьянеть. Я сказал им, что выйду в туалет, положил на стул свою шляпу знак моего присутствия в корчме — и выскочил во двор, где меня нетерпеливо поджидал извозчик. Он стеганул лошадь, и мы помчались в Укмерге, подхлестываемые ветром, нудным мелким дождиком, а главное — возможной погоней расчухавшихся жандармов. Но те были не способны ни к преследованию, ни просто к логическому мышлению. Мы вполне благополучно вернулись в город.
Вся история заняла не более трех часов. Я щедро расплатился с извозчиком, поблагодарил его за помощь, а сам пошел в гостиницу, делая вид, будто еле держусь на ногах от опьянения. Пусть в случае чего дежурный засвидетельствует нашим стражам, что постоялец ночью кутил.
Утром Коля Рябов сбегал на толкучку и купил мне подержанную шляпу. И когда в гостиницу явился офицер и повел нас к начальнику гарнизона, я уже шел в шляпе, которая ничем не отличалась от той, что я оставил на память ширвинтским жандармам.
Начальник гарнизона, еще не старый сухопарый офицер, хмуро выслушал наши объяснения и приказал отправить нас под охраной в контрразведку. Дело принимало совсем худой оборот, повадки контрразведчиков мне были знакомы. Я спросил «нашего» офицера, сопровождавшего конвоиров: почему же начальник гарнизона не посчитал нужным отпустить нас? И новых паспортов не выдал, как было обещано… Офицер молчал: быть может, ему самому вся эта история была неприятна, но не выполнить приказа он не мог.
Контрразведка размещалась в центре города в двухэтажном кирпичном особняке. Пока мы шли, прохожие глядели нам вслед, кто со страхом, кто с состраданием. А мы размышляли, как в конце концов развязаться с литовскими ищейками. Надеяться на случайность или наивность офицерья? Недооценивать врага не следует. Он зубы съел на борьбе с революционерами. Оставалось настаивать на своей легенде и
