«Только бы не покраснеть», — уговаривает она себя.
Но Стефа не к ней. Нет. Она обнимает Ореховскую и говорит негромко:
— Хорошо сказал Орест, что это не съезд историков, а конгресс румынизаторов.
— Тсс! — Наталка подмигнула ей, и Дарке сразу стало ясно, что она не хочет разговаривать в ее присутствии.
Дарка вышла из класса. Получилось нарочито, но разве она могла поступить иначе? Если Стефе ближе Ореховская, то она, Дарка, не станет набиваться со своей дружбой. О нет! Она не позволит обижать себя: обрывать в ее присутствии разговор на полуслове, словно она ребенок или, что еще хуже, ненадежный человек.
Стефа обнимает Ореховскую, которой это, верно, совсем не нужно, а Дарке, которая любит ее больше всех в классе, боится раскрыть свою тайну. Разве не смешно, что человеческое сердце называют чутким?
Дарка возвратилась в класс в таком тяжелом настроении, что у нее разболелась голова. Не имело значения даже то, что учитель естествознания Порхавка счел Даркин гербарий лучшим в классе.
— Попович заберет себе всю благосклонность господина учителя! — заявила Коляска.
V
После уроков Стефа сама подошла к Дарке.
— Ты должна как-нибудь прийти ко мне, — тепло сказала она и положила ей руку на плечо.
Даркины глаза наполнились слезами. «Зачем же было вообще приглашать?» — укоряют эти глаза Стефу. Все же Дарка не хочет, чтобы Стефа догадалась, как ей больно, и пытается улыбнуться.
Стефа, подхватив книги, сбегает по лестнице, но на предпоследней ступеньке останавливается, потому что Ореховская подает ей сверху какие-то знаки. И Дарка слышит собственными ушами, — поскольку стоит прямо за спиной Наталки, — как та говорит Стефе:
— Так помни — в шесть!
Значит, Ореховская знает эту тайну? Значит, Наталка ближе Стефе? Значит, в классе нет ни одной души, искренне расположенной к Дарке? После всего этого хочется просто убежать отсюда, от всех этих подруг, от Лидок, Орысек, даже от хорошеньких Стеф, в Веренчанку, к маме, папе и бабушке.
Дарка решает идти домой одна и выходит из класса последней. Под бременем мыслей она медленно спускается со ступеньки на ступеньку, но на пятой останавливается, глубоко вздыхает и устремляется вниз, перескакивая через две ступеньки: светлые волосы Данка (что он делает здесь в этот час?) только что промелькнули в направлении входной двери.
Сегодня такой зловещий день. Что же будет, если еще и Данко выскользнет в ворота, сделав вид, что не узнал, не заметил ее? Ведь он говорил, что ученикам запрещено разговаривать с ученицами! Но — о чудо! — Данко не убегает.
— О, Дарка! — говорит он, как всегда, и останавливается. — Сколько у вас уроков было?
У Дарки перехватило дыхание, и она не сразу может ответить на этот обычный вопрос.
— Можно проводить тебя немножко? — спрашивает Данко.
«Может быть, ему кажется, что он разговаривает не со мной?» Дарка никак не может поверить своему счастью.
— Ты опоздаешь, к обеду, если пойдешь со мной. — Дарка смотрит на его усталое лицо нежным, материнским взглядом.
— Глупости, — возражает он, махнув одновременно рукой и головой.
И Дарка соглашается: в самом деле глупости.
— Ты не сердишься на меня за то, что я не прихожу? — спрашивает он и начинает оправдываться: — Эти репетиции в музыкальном училище отнимают столько времени!
— Если ты действительно так занят, почему же я должна на тебя сердиться? — осторожно говорит Дарка.
Слух у Данка обострился.
— Город испортил тебя, Дарка, — смеется он, — ты уже мне не веришь.
Дарка не хочет говорить об этом. Еще немного — и она готова упрекнуть себя за то, что не он ее, а она его забывает. Что, к примеру, она теперь знает о нем? О его мыслях, о планах на ближайшее будущее?
— Мне писали из дому, что на пасху, верно, будет свадьба Уляныча с Софийкой. Погуляем, Данко? А ты… ты хотел бы быть учителем, как Уляныч?
На это Данко отвечает смехом.
— Что с тобой? Мне… мне… быть бельфером[16]? Придут же в голову такие смешные мысли! Знаешь, кем бы я хотел быть? Кругосветным путешественником — глобтретером! Обойти весь мир! Понимаешь, что это значит?
Дарка не знает этого нового слова, но перед ней разверзается бездна. Обойти весь мир? Вечный путешественник? А что будет с ней?
Но Данко сам опровергает сказанное:
— Это только мечта. Каждый мечтает о чем-то, но разве исполняется все, о чем мечтаем? Разве ты не знаешь этого, Дарка? Я буду скрипачом. Я так решил, и так будет. Ты еще когда-нибудь прочитаешь обо мне в газетах!
— Я должна знать о тебе и без газет, — она легонько намекает на их дружбу.
— Конечно! Мы навсегда останемся друзьями, даже если я уеду отсюда. Я всегда буду писать тебе…
«Только это… из всех моих мечтаний только это?» — захныкало Даркино сердце.
— И что же даст тебе (она не решается сказать «нам») положение известного скрипача?
Вот так вопрос! Данко чуть не рассердился. Она еще спрашивает, что ему даст известность! А то, что о нем будет говорить и писать весь мир? А деньги? А путешествия из столицы в столицу? А роскошные банкеты в его честь? А то, что перед ним будут заискивать вельможи? А музыкальные вечера в королевских дворцах? Она еще спрашивает, что ему это даст!
— О, будь! Будь знаменитым скрипачом! — Дарка сама уже толкает его на этот путь славы.
— Ты думаешь, так легко стать знаменитым? Что ты понимаешь в этих делах? — защищается Данко от ее советов. Возможно, для того, чтобы в дальнейшем не делиться с ней своими успехами. А может быть, гордый, он хочет пройти этот путь один. Надо знать Данка Данилюка! И Дарка больше не тревожит его своими вопросами. Она знает, что теперь надо молчать. Молчать и ждать, а потом все как-нибудь устроится. Так поступают все благородные и умные женщины.
— Дарка, с какого времени ты поешь в хоре? — Данко вдруг вспоминает их встречу на репетиции, свое удивление. — Почему тогда, на каникулах, ты говорила мне, что у тебя нет слуха?
— Потому что так оно и есть — я не могу выступать на сцене. — Ее ответ можно одновременно счесть и правдой и ложью.
— Я, кажется, в феврале, а может быть, и раньше буду выступать в музыкальном училище. Один номер играю в квартете, а второй — только в сопровождении рояля. В квартете участвуют одни мальчики. Аккомпанировать мне поручено ученице из «Личеул ортодокс». Румынке. Она уже теперь волнуется. Девочки всегда трусят.
Дарка вспоминает один грустный воскресный полдень.
— Фамилия ее… этой ученицы — Джорджеску?
Данко не любит, когда слишком интересуются его делами, но на этот раз он доволен, что Дарка знает.
— Так ты ее знаешь? Правильно, ее фамилия Джорджеску. Лучика Джорджеску.
Дарке хочется побольше расспросить об этой ученице, но у нее не хватает мужества. Счастье переполняет ее, и она боится спугнуть его откровенным вопросом.
— Возвращайся уже, Даночко, — говорит с видом влюбленной девушки, которую переживания
