— Надо действовать, а не ждать!.. Вечно ждать…
Цыганюк говорил мало, больше курил.
Дарка была удивлена, что, очутившись на улице, не увидела рядом Ореста. Она привыкла к тому, что он провожает ее, хотя Цыганюк никогда не нравился ей.
Однажды Дарка почувствовала, что больше сердце не выдержит: ей надо поближе увидеть Лучику Джорджеску. Она не успокоится, пока не увидит соперницу вблизи собственными глазами. Увидеть ее, услышать ее голос, поглядеть на ее улыбающийся рот, присмотреться к ее глазам, прическе, лбу, к движениям бровей и рук. Надо постичь, понять, что в ней увлекло Данка. Сердце не хочет, не может согласиться с тем, что Данко навсегда потерян. Это же невероятно, чтобы никогда не возобновилось прошлое! Почему? Почему, когда все осталось по-прежнему и Дарка такая же, какой была на каникулах? Ее волосы, которые ему так нравились, которые он тогда, в Веренчанке, назвал прекрасными, такие же. Нет, даже лучше. Лидка посоветовала подруге мыть их ромашкой, и они теперь переливаются, как солнечные лучи. Изменились ли ее глаза, в которых он столько раз искал правду? Наоборот, от всех обид и переживаний они стали еще выразительнее. А сердце, это бедное сердце, разве оно не такое же, как на каникулах?
Боже мой! Да она еще сегодня слышит каждое слово Данка!
Не может быть, чтобы Данко позабыл то, что сам говорил Дарке. Красивая Стефа изменила свое отношение к ней, поняв, что они с Данком не просто земляки. Но и она тоже никогда не узнает, на какую высокую жертву решилось Даркино сердце. Никогда не узнает Стефа, что Дарка готова была уступить ей свое место в сердце Данка, только бы не заняла его дочка префекта. Но было уже поздно.
Поэтому Дарка очень удивилась, когда однажды Стефа в гимназии спросила ее странно ласковым голосом:
— Хочешь пойти послушать выпускной концерт учеников музыкального училища? Я могу достать тебе билет.
Дарка никогда не посещала музыкальных вечеров. Не привлекали они ее, казались скучными, и ей жаль было бы даже одного лея на такое развлечение.
— Я? — она кривит губы. — Я — на музыкальный вечер?
Стефа берет ее за подбородок.
— Тебе не интересно послушать, как играет Данилюк?.. Довольно, довольно!
Хмурый зал с темными, не радующими глаз галереями и бесконечным количеством дверей, Красный бархат и изящные канделябры напоминают «страшные дворцы» из дешевых книжек.
Стефа объясняет:
— Все, кого ты здесь видишь, — родные выпускников и их поклонники. Публика на такие выступления не ходит.
Дарке хочется угадать, где семья Джорджеску, но это невозможно… Среди присутствующих много хорошо одетых, элегантных дам, сидящих на таких местах, где может сидеть семья префекта.
На сцену выходят все новые и новые ученики. Дарка определяет степень их мастерства только по долгим или коротким аплодисментам. Сама они ничего не понимает. Наконец неизвестно уже в который раз поднимается занавес, и на сцену выходит Лучика, а за ней Данко. Дарку бросает то в жар, то в холод.
Она смотрит прямо перед собой, но чем больше напрягает глаза, тем меньше различает происходящее на сцене. В конце концов она уже ничего не видит, кроме женского силуэта с ярким пятном вместо лица. Свет ли так падает, или эта Лучика в самом деле такая белая? Данко возится со скрипкой, потом прикладывает ее к подбородку. Смычок он держит наготове. Лучика, изящно, самыми кончиками пальцев, приподняв подол, садится за рояль. (Она улыбнулась Данку или это Дарке показалось?) Вот она касается клавиш. Словно предупреждает, что надо приготовиться. Лучика поднимает голову, и тогда вступает скрипка. Бодро, свободно звучат самые высокие ноты.
…Птицы, щебеча, разлетаются в разные стороны. Слышно, как они рассекают воздух крыльями, как колышут ветви деревьев…
Словно недовольная чем-то, скрипка обращается к гневным низким нотам…
Ребенок бежит и останавливается над плесом озера. По сухим листьям ползет уж…
Опять скрипка срывается и летит ввысь.
…В небесах внезапно ударяет гром, и первые, тяжелые капли дождя с шумом падают на кроны деревьев. Где-то закуковала кукушка… Неужто уже весна?
Мелодия летит все выше… выше… но вдруг… Что это? Гордая скрипка, нет, уже не скрипка, а сам Данко с плачем и стенаниями, от которых разрывается сердце, падает к ногам дочери префекта…
А она несколькими резкими ударами по хребту черно-белого чудовища отталкивает его от себя…
Она его отталкивает?!
…Гордый орел взвивается в последний полет. Еще раз его песня достигает небес. Еще один триумфальный аккорд, и песня — или это птица? — с простреленным сердцем падает перед Лучикой…
Зал содрогается от грома рукоплесканий. Данко и Лучика убегают с эстрады. Зал снова вызывает их аплодисментами. Молодежь стучит ногами. Кто-то так свистит, что приходится заткнуть уши. Снова поднимается занавес. Данилюк на глазах у всех берет Лучику за руку, и они кланяются публике. Так, держась за руки, они убегают с эстрады. Занавес падает. Зал постепенно успокаивается.
— Знаешь, что они играли? «Весеннюю сонату» Бетховена, — шепчет Стефа.
Дарка машинально поддакивает. Она не понимает, что хочет от нее подруга. Когда занавес поднимается, Дарка, не сказав ни слова Стефе, выходит из зала под невольный шепот аудитории. Разумеется, она не находит нужную дверь. Какой-то мужчина сердито провожает ее вниз и выводит на мороз.
Холодный воздух и деловое движение на улице немного успокаивают разбушевавшиеся чувства.
Дарка больше не удивляется, что Данко выбрал Лучику. И на «станции» никого не удивляет, что Дарка не высидела на музыкальном вечере до конца.
XXI
Внезапно время останавливается. Оно сходит с рельсов, и это чуть не приводит к катастрофе: раздача полугодовых табелей по воле высшего начальства ускорена на целую неделю. Весть эта застревает, как кость в горле. Нельзя ни проглотить, ни вынуть. Пропала охота есть и спать. Дарка по вечерам снимает чулки, а по утрам надевает их с одним и тем же тревожным вопросом: «Что теперь будет?»
Слабая, но очень заманчивая надежда на то, что Мигалаке простит ей двойку и неподобающее поведение, тает с каждым днем.
И опять перед глазами мама. Дарка явственно представляет себе ее лицо в тот момент, когда она возьмет в руки табель. Мама не закричит. Она даже не станет бранить Дарку. Только с огромной грустью и болью скажет:
— Ну и обманщица же ты!
Мама не захочет вспоминать, как Дарка отказывалась от коньков, подаренных ей папой за хороший табель, как она чуть не заболела из-за синего свитера, который мама собственноручно связала ей. Мама все забудет. Да! Люди, даже если это собственные родители, очень скоро забывают все невыгодное для них.
Даркин страх перед двойкой приобретает какой-то фосфорический блеск. По ночам она просыпается от этого кошмарного света и долго не может уснуть. Сон приходит только под утро, когда надо вставать и собираться в гимназию.
Причесываясь, Дарка не обращает внимания на горький, неприятный вкус во рту, у нее не хватает решимости посмотреть в зеркало на свой язык. Он теперь жесткий от белого налета. Глаза, как два оловянных шарика, давят и мешают в глазницах. Ко всему у Дарки еще появляется столь несвойственная ее
