«...И ответь мне, пожалуйста, ответь...» – с болью дописала Диана уже совсем лишнее.
Не перечитывала. Запечатала оба письма в разные конверты.
Медленно, как столетняя старуха, вышла на кухню, вскипятила воды и заварила ромашковый чай.
За окном светало, Диана усмехнулась, скоро наступит новый день. Без него. Диана заплакала, слез было так много, что они стекали в подставленные ладони полновесными струями морской соленой воды.
Через полчаса с тонкостенной чашкой, мелодично вздрагивающей на блюдце, вернулась в кабинет, аккуратно надписала белоснежные конверты. Утром она опустит одно из писем в почтовый ящик. У нее есть время подумать, какое именно, – впереди целая ночь. Настоящее письмо, на него можно плеснуть духами или вином.
Однако какая разница, опустошенно думала Диана, отпивая бледно-золотистого чаю, сложенный ли это листок бумаги или совокупность единиц и нулей, прерывисто струящаяся по оптико-волоконным проводам, если все они ждут единственного желаемого ответа.
Молодая мать немедленно и бурно начинает укачивать своего младенца, он заливается яростным криком, и наконец, выходит пассажир. Пассажирка, такая специфичная старая дама, яркая представительница петербургской интеллигенции, я невольно улыбаюсь, вспоминая Аделаиду Семеновну.
Волосы ее мелко завиты, на голове маленькая шляпка «таблеткой», старомодное спокойное пальто бледно-желтого цвета и крохотные лаковые ботиночки. Аккуратно застегивая ремень, она строго интересуется моим семейным положением и жизненными приоритетами. На узловатых пальцах сверкают массивные серебряные перстни.
С трудом разворачивая автомобиль в тесном дворе – очень сложный маневр, отвечаю ей что-то невнятное, в крайнем удивлении. Как правило, пассажиры предпочитают разговоры о себе. Или о погоде. Или о губернаторе.
– Если бы вы знали, о боже мой, как с вами скучно! – горячо восклицает старушка. – Разве сейчас есть вообще интересные люди? Вот вы когда последний раз ходили в театр?
– Не помню, – пожимаю плечами, мне уже много лет не до театров, но стоит ли об этом. Нет, не стоит.
– Ах, оставьте, сейчас и театра-то нет! – говорит она убежденно. – Разве сейчас есть театр? Это же балаган! Не театр!
Чуть позже она спрашивает внезапно:
– Давно ли вы живете в Петербурге?
– Всю жизнь, – отвечаю.
– А ваши родители?
– Не знаю. Я не знаю родителей. И их прошлого. Детский дом.
– Вот. А мои предки живут в Петербурге двести лет, – удовлетворенно сообщает она.
Потом немного отвлекается от моей неудачной родословной и начинает подробно объяснять, где мы должны подобрать следующую пассажирку, ее дочь.
– Решила ей сделать сюрприз! – довольным голосом говорит старая дама, туже завязывая шелковый платочек на шее. – Встречу ее с работы! Она невероятно много работает, мой характер!.. А с машиной у Сонечки что-то такое... Не берусь воспроизвести, что-то важное сломалось. Второй день пешком. Девочка моя, наверное, сейчас размышляет, как бы ей добраться до дома! А я ее сюрпризом встречу!
Я вежливо улыбаюсь, лично мне сюрпризы всегда не нравились, пугали даже. Пусть все будет предсказуемо и скучно, как это моя пассажирка недавно восклицала.
Она возвращается из крупного офисного центра одна, изумленно выдыхает:
– Нет, вы только вообразите! Она куда-то уехала после работы и мне не сообщила даже! Моя дочь!
– Ну мало ли что, – успокаиваю я взволнованную старую даму, – отправилась поужинать с друзьями...
– Дочь всегда меня предупреждает! – На ее щеках вспыхнул яркий румянец. – И должно было произойти что-то из ряда вон выходящее! Чтобы она вот так исчезла...
Уточняю дальнейший маршрут. Старая дама расстроенно велит возвращаться. Всю дорогу молчит, набирает номер на телефоне, очевидно, абонент временно недоступен.
