момент я не мог даже и предположить.
Как говорил товарищ Сухов: «Восток — дело тонкое», и чтобы понять живущих здесь людей, нужно как минимум иметь точно такие же, перевернутые набекрень мозги.
Аманулла укатил в город, а я засел сочинять шифровку. Особо не вдаваясь в детали, изложил суть предстоящих переговоров. Мол, так и так, имеется пока еще не до конца проверенная оперативная информация о том, что за спиной советников и «рафика» Гулябзоя, руководство провинциального царандоя намеревается вести переговоры с полевым командиром Мамад-ханом и т. д. и т. п.
Е-ех! Знать бы мне в тот момент, чем все это очень скоро обернется для самого Мир Акая…
К утру следующего дня царандоевцам всё-таки удалось очистить Дехходжу от «духов» и застоявшиеся афганские «бурубухайки» сплошным потоком двинулись мимо нашего городка в обе стороны. Ну, а коли так, то и нам ничего не мешало ехать в город, на встречу с подсоветными.
Командующего на рабочем месте я не застал, и чтобы не терять впустую свое рабочее время, направился к начальнику джинаи — Хакиму. Завидев меня, Хаким вышел из-за стола, и исполнив ритуал общепринятого приветствия, пригласил присесть на стул, стоящий рядом с его столом. Как и подобает в таких случаях, я обошел всех присутствующих, со всеми поздоровался, и только после этого уселся на предложенный мне стул.
Хаким доложил, что он проводит заседание аттестационной комиссии, на которой рассматриваются кандидатуры на замещение вакантных должностей, имеющихся в подразделениях уголовного розыска.
Седык — таково было имя, а может быть фамилия, стоявшего посреди комнаты очередного «кандидата», был одним из тех, чья дальнейшая судьба должна была решиться сегодня в этом кабинете. Наверняка только ради меня, Хаким заново зачитал служебную характеристику Седыка, из которой следовало, что он является ярым «халькистом» с дореволюционным стажем. Будучи сторонником Амина, Седык в свое время принимал самое активное участие в репрессиях против своих сограждан.
Данное обстоятельство, зафиксированное в личном деле Седыка, меня здорово развеселило. Наверняка, это был конечный результат «плодотворной» работы какого-нибудь рьяного кадровика — «парчамиста». По крайней мере, в стенах царандоя эта «компра» не могла быть веским основанием для отказа кандидату в приеме на работу в это силовое ведомство, и дальнейшему продвижению по служебной лестнице. Вон, министр внутренних дел — Гулябзой, сам, что ни на есть — ярый «халькист», и одновременно лидер этого «крыла» НДПА. В определенный момент он тоже принимал непосредственное участие в репрессиях. И что из того? Попробуй, только упрекни его в этом. В момент можно без головы остаться.
Из характеристики на Седыка следовало, что за последние восемь лет своей службы в царандое пяти провинций, он успел сменить кучу должностей, и последнее звание старшего лейтенанта, было присвоено ему еще пять лет тому назад. Работая «тихим сапом», он не искал для себя «теплых» и «звездных» мест. Его устраивала любая должность не связанная ни с повседневным риском, ни с особым усердием. А коли так, толку от такого сотрудника, однозначно не будет никакого. И уж тем более на службе в уголовном розыске.
Я хотел, уж было высказать особое мнение мушавера насчет нерадивого кандидата, но в этот момент с насиженного места поднялся начальник отделения по борьбе с контрабандой. Он изъявил желание взять Седыка на вакантную должность, имевшуюся в его подразделении. Наверняка он преследовал одну единственную цель — лучше иметь в своем подчинении конченого лоботряса, нежели не иметь вообще никого, ежедневно получая нагоняи от начальства и мушавера за недокомплект вверенного отделения.
Хаким согласился с этим предложением, но, тем не менее, назначил Седыку испытательный срок. Если за месяц он себя никак не проявит, то придется ему искать работу в другом подразделении царандоя, а то и вообще, покинуть стены данного силового ведомства. Ну, хотя бы в масштабах Кандагарской провинции.
Биография второго кандидата — Султани, была ничем не лучше биографии Седыка. Такой же лодырь, и ко всему прочему злостный нарушитель дисциплины. Обучаясь в свое время в Волгоградской Высшей следственной школе МВД СССР, он умудрился такого там накуролесить, что с треском вылетел на улицу и ни с чем вернулся в Афган.
Его счастье, что на учебу в Союз он поехал уже после того, как к власти пришел Бабрак Кармаль. Если бы это произошло при Амине, еще не известно чем для него все это могло закончится. В 1979 году, находившийся на ту пору у «руля» власти — Амин, под предлогом исторической необходимости, отозвал домой всех слушателей военной академии имени Фрунзе. Прямо у трапа самолета, приземлившегося на кабульском аэродроме, их всех построили в одну шеренгу и… расстреляли. Вся их вина заключалась только в том, что они были «парчамистами» и выходцами из знатных семей.
Для Султани тоже нашлась работёнка. Его взял к себе начальник отделения по борьбе с экономическими преступлениями. Одним словом, стал он афганским ОБХССником с месячным испытательным сроком.
Возможно, мне и дальше пришлось бы лицезреть на распределение остальных «клоунов-аля-опер- царандой», но в этот момент в кабинет вошел посыльный от Мир Акая, сообщивший, что тот меня уже дожидается.
Командующий извинился за свое опоздание, сославшись на то, что пришлось задержаться в губернаторстве, куда его вызывали по вопросу распределения прибывающей на днях гуманитарной помощи.
Я внимательно посмотрел в глаза командующему, пытаясь понять, с чего он начнет свой разговор. Наши взгляды встретились и я заметил, что Мир Акай несколько смутился.
Уж на кого — на кого, а на него это было совсем не похоже. Что же на самом деле происходит сейчас в его голове, если он вдруг потерял уверенность в самом себе, и даже не знает с чего начать разговор?
Не задавая никаких вопросов командующему, я первым делом доложил о выполнении его вчерашней просьбы.
Мир Акай как-то сразу оживился, и полез обниматься со мной.
Это еще больше заинтриговало меня. Ничего особенного в том, что я вчера послал «стукачку» в Кабул, не было. Почему же тогда он так бурно реагирует на вполне рядовой случай из моей повседневной работы. В голове снова мелькнула мыслишка, что во всей этой «светлой» истории, есть какой-то «темный закоулок».
Словно прочитав мои мысли, Мир Акай наконец-то разговорился:
— Не мне говорить мушавер-саибу, что сейчас в провинции происходят события, вплотную связанные с предстоящим выводом советских войск. И то, что нынешний губернатор Сахраи всё еще сидит в своем кабинете, несомненная заслуга советского генерала Варенникова, который своим авторитетом не позволяет определенным деструктивным силам здесь, в Кандагаре, отстранить его от занимаемой должности.
— А кого, собственно говоря, вы имеете ввиду, называя «деструктивными силами»? Уж ли не Муслима Исмата?
Командующий посмотрел на меня изучающим взглядом, но, так и не ответив на поставленный мной вопрос, продолжил свое повествование:
— Чтобы окончательно разобраться и понять, кто истинный хозяин в провинции и от кого зависит проводимая здесь политика, нужно хорошо знать историю нашей страны. А корни всех этих хитросплетений власти уходят очень глубоко. Король Афганистана — Захир Шах, основной упор делал на лидеров наиболее влиятельных, пуштунских племен. Он, как никто другой, отлично понимал, что политика в стране делалась не в Кабуле, а здесь — на юге Афганистана. Ведь не зря же Кандагар в свое время был его столицей. От умения договариваться с вождями пуштунских племен зависело многое. Ты что думаешь, зря, что ли король по нескольку раз в году наезжал с официальными и неофициальными визитами в Кандагар? Не-ет, совсем даже не зря. Он хорошо усвоил одну простую истину, что ни в коем случае нельзя делать ставку на какое-то одно племя, пусть даже и самое многочисленное. Пригревая около себя наиболее влиятельных вождей из разных племен, он, тем самым, распространял на них свое влияние. Ни мне тебе объяснять, что тезис: «Разделяй и властвуй», на Востоке был всегда актуален. Следуя ему, Захир Шах ввел при себе институт особых доверенных лиц. Являясь выходцами из племенных «вершков», эти самые «доверенные» лица
