Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы

ихней шайки! Американские власти теперь так же одних будут терроризировать, а другим постара­ются зажать рот консервами. Мы не должны допустить до этого! Когда наши офицеры прибудут сюда, чтоб все наши были на местах. А то американцы опять вышлют всех за город на работы. Итак, помни, Дуда, ты должен обеспечить охрану членов миссии от провокаторов. Ваши заместители?

Дуда.

Гойдан и Марцеляк.

Андрей.

Это, братцы, может, и не большое, но святое дело. Оно достойно того, чтоб за него стоять насмерть. Цуповичам, белиным и петерсонам не обасурманить нашего брата. Будет нам тяжело, трудно будет: от них можно всего ожидать.

(Встает.)

Но не забывайте никогда, ни на минуту, что мы — сыны самой сильной и величественной державы в мире. А теперь, ребята, желаю успеха. Если что случится в лагере, приходите, я еще вечером буду здесь. Только сегодня со мной больше не встре­чайтесь, что понадобится, скажите Анне.

Дуда и Мальцев встают. Андрей пожимает им руки. Мальцев дает Андрею пачку сигарет.

Спасибо, Жорка!

Дуда

(горячо).

Счастливого, счастливого пути вам!..

Андрей

(улыбнулся).

Счастливого? А ну, постойте, по­слушаем еще раз!

(Подходит к музыкальному ящику.) Может,

удастся заставить этот проклятый шкаф сыграть песню до конца. Внимание, ребята!

(Опускает в ящик монету.)

Звучит уже знакомая нам мелодия, но на середине опять обрывается.

Пауза.

А жаль! Хороший романс!

Фрау Мильх

(задетая).

Это не романс. Это религиозная песня Франца Шуберта.

Андрей.

Религиозная? Странно и невероятно, разве можно так хорошо петь о том, чего нет. А я для этой песни даже наз­вание придумал — «Прощание»...

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Помещение американской военной контрразведки. Стены увешаны рисун­ками полуобнаженных женщин. Слева, в нише, железная кровать, по­крытая темно-зеленым военным одеялом. Ближе к зрителям — некраше­ный письменный стол с телефоном, над ним прибиты на стене два скрещенных небольших американских флага. Рядом со столом у сте­ны — сейф, на котором стоит большой позолоченный бюст Гете с амери­канской военной каской на голове. В комнате несколько стульев разных стилей. За столом мягкое зеленое кресло в стиле Видермаер. У окна

на столе радиоприемник. При поднятии занавеса стол придвинут к постели.

Бентли и Норма

прибивают над нишей темно-синий транспарант с белыми елками, серебряными звездами и с надписью: «Мери кристмас».

Норма

(с гвоздиками в зубах).

Выше, немножечко выше, Эдвин. Так, довольно. Дай молоток!

(Прибивает.)

И вот здесь.

Бентли.

Все! Браво! Еще небольшая елочка — и праздник готов.

(Спрыгивает со стола и смотрит издали.)

Норма.

Ну, как?

Бентли.

Погоди! Гм... В колледже я делал такие штучки куда лучше.

Норма

(вздыхая).

За эти годы многое изменилось...

Бентли.

Чуть-чуть криво!

(Достает из кармана клещи и, ловко вскочив на стол, выдергивает из одного конца транспа­ранта гвозди.)

Что именно изменилось?

Норма.

Ну... Тетушка Руфь бросила нюхать табак, а твой отец больше уже не говорит мне «Норма», а «мисс Норма». Представляю себе его гнев, когда он узнает, что я ради тебя решила покинуть Америку.

Бентли.

Да... Только я подержу, а ты сойди со стула, я передвину его сюда. Вот так. Теперь влезай.

Норма прибивает гвоздик с правой стороны.

Он перестал даже переписываться со мной. Видно, качество его отцовской любви не выше качества шоколада в его мага­зине.

Норма.

Ой, стукнула по пальцам! Бентли. Подожди минутку! Том!

В полуоткрытую дверь пролезает каска и дуло автомата. К губам солдата прилипла погасшая сигарета.

У вас там должен быть молоток побольше.

Голова исчезает.

Норма.

Насколько я знаю, твой отец хотел и мог освобо­дить тебя из армии.

Бентли. Да, только я этого не хотел.

Норма.

Тебя очаровали

(показывает молотком на рисун­ки)...

эти фрейлейн?

Бентли

(пожимая плечами).

Это, Норма, мои последние натурщицы.

Норма.

Последние...

Бентли.

Я больше писать не буду.

Норма.

Эдвин! При твоих способностях...

Бентли.

В том-то и дело, что их у меня нет. Я, наконец, понял это и отказался от почетного звания дилетанта. «Все или ничего», говоря словами одного из героев Ибсена. Иначе говоря, я слишком люблю искусство, чтоб опошлять его знакомством с моей особой.

Голова опять появилась в дверях. Том, целясь, бросает молоток прямо в руки Бентли и опять исчезает.

Лучше уж работать помощником непризнанного Шерлока Холмса в лице этого буйвола Петерсона.

(Подает молоток Норме.)

Норма

(осторожно забивает гвоздик).

Не забудь, Эдвин, что я бросила в Нью-Блекгерсте одинокую мать.

Бентли

(целует Норму в щеку).

Люблю тебя, как и когда- то любил.

Норма.

Тем более не понимаю, почему ты не хотел вернуть­ся домой.

Бентли.

Ты слишком много требуешь от меня, крошка. Добровольно удрать от одуряющей американской скуки за тем, чтобы немного спустя так же добровольно броситься в ее объя­тия? Нет, лучше уж охотиться за скальпами в джунглях и прериях послевоенной