бессонницы и волнений из-за Дженнифер. Пока Питер был занят в кухне, она тихонько прошла в ванную. Тошнота у нее бывала часто, но сейчас муж мог подумать, что это то самое, а ему и так хватает забот.
В кухне пахло чем-то затхлым, а может быть, ему просто казалось. Питер налил чайник и включил электроплитку, с облегчением отметив, что электричество еще есть. Однажды оно исчезнет, и тогда начнутся настоящие неприятности.
В кухне было очень душно, и Питер настежь открыл окно. Ему было жарко, потом вдруг стало холодно, а потом затошнило. Он тихо пошел к ванной, но дверь была заперта: видимо, там была Мэри. Не стоит ее беспокоить; через кухонную дверь он вышел во двор и там его вырвало.
Он постоял немного, а когда вернулся, бледный и дрожащий, почувствовал себя немного лучше. Вода в чайнике кипела, поэтому он заварил чай и с подносом вошел в спальню. Мэри уже вернулась и стояла теперь над детской кроваткой.
— Чай готов, — сказал Питер.
Она не повернулась, боясь, что лицо может ее выдать.
— Спасибо, родной. Налей мне, я сейчас приду.
Ей не хотелось ничего пить, но она хотела, чтобы после бессонной ночи муж подкрепился.
Он наполнил обе чашки и, сидя на краю кровати, начал прихлебывать из своей; горячий чай успокаивал боль в желудке.
Она неохотно подошла; может, удастся выпить хоть немного. Взглянув на него, Мэри вдруг заметила, что его халат мокрый от дождя.
— Питер, ты же весь мокрый! Ты выходил во двор? Он взглянул на рукав — надо же было забыть об этом!
— Мне нужно было выйти.
— Но зачем?
Дальше скрывать было нельзя.
— Просто мне стало плохо, — признался он. — Но в этом нет ничего страшного.
— Питер… со мной было то же самое.
С минуту они молча смотрели друг на друга. Потом Мэри сказала:
— Наверное, это пироги с мясом, которые мы ели на ужин. Ты ничего в них не почувствовал?
Он покачал головой.
— Они мне очень понравились. К тому же, Дженнифер их не ела.
— Питер, — спросила Мэри, — ты думаешь, это оно? Он взял ее за руку.
— Все другие уже болеют этим. Неужели именно мы должны быть более устойчивыми?
— Нет. — Она задумалась. — Нет, пожалуй, нет. — Она подняла голову. — Значит, это уже конец? Значит, теперь мы будем болеть все сильнее и сильнее, пока не умрем?
— Думаю, именно так и будет, — сказал он и улыбнулся ей. — У меня никогда этого не было, но, говорят, так оно и протекает.
Она оставила его в спальне и пошла в холл; поколебавшись, он двинулся за ней. Мэри стояла у стеклянных дверей, что вели на улицу, и смотрела на свой любимый сад, теперь серый, холодный, исхлестанный ветром.
— Как жаль, что мы не собрались купить скамейку, — сказала вдруг она. — С нею там, под стеной, было бы так мило.
— Я мог бы поискать ее сегодня, — сказал он. Мэри повернулась к нему.
— Но ты же болен.
— Посмотрю, как буду чувствовать себя попозже. Лучше чем-нибудь заняться, чем сидеть сложа руки и думать, какие мы несчастные.
Она взглянула на него.
— Мне уже лучше… кажется. Ты сможешь съесть что-нибудь на завтрак?
— Ну, не знаю, — задумался он. — Не знаю, достаточно ли мне хорошо, чтобы есть. А что у тебя есть?
— Полторы кварты молока. Можно достать еще?
— Думаю, да. Я бы съездил на машине.
— Есть еще овсяные хлопья. На коробке написано, что в них много глюкозы. Это ведь хорошо при тошноте, правда?
Он кивнул и сказал:
— Пойду приму душ. Это должно пойти мне на пользу. Когда он пришел из ванной в спальню, Мэри была на кухне — готовила завтрак. С удивлением он услышал веселую песенку, в которой повторялся вопрос, кто отполировал солнце. Питер заглянул на кухню.
— Я вижу, настроение у тебя исправилось.
Она подбежала к нему.
— Это такое облегчение, — сказала она, и он только теперь заметил, что напевая, она плакала. Ничего не понимая, он обнял ее и вытер слезы с ее щек.
— Я так беспокоилась, — продолжала она. — Но теперь все будет хорошо.
«Не будет хорошо, будет так плохо, что хуже не бывает», — подумал он, но вслух не произнес.
— Что тебя беспокоило? — мягко спросил он.
— Люди начинают болеть в разное время, — объяснила она. — Так я слышала. Некоторые могут заболеть даже на две недели позже, чем другие. Я могла бы заболеть первой и оставить тебя одного… Или Дженнифер… Или ты мог бы оставить нас одних. Это был бы кошмар… — Улыбаясь сквозь слезы, она заглянула ему в глаза. — Но теперь уже ясно, что мы болеем вместе, что это началось у нас в один день. Как же нам повезло!
В пятницу Питер Холмс снова поехал в Мельбурн, якобы затем, чтобы купить садовую скамейку. Ехал он быстро, потому что не хотел надолго оставлять дом. Ему нужно было найти Джона Осборна, причем поскорее. Сначала он направился в гараж, но тот был закрыт, потом поискал его в кабинетах Организации Исследований и, наконец, попал в его комнату в Пастерском Клубе. Джон выглядел очень плохо и явно был болен.
— Джон, — сказал Питер, — прости, если помешал. Как ты себя чувствуешь?
— Болею, — ответил физик. — Уже третий день. А ты?
— Именно об этом я и хотел с тобой поговорить. Наш врач, наверное, уже умер… во всяком случае, он не приезжает. Слушай, Джон, мы оба, Мэри и я, заболели во вторник. С ней сейчас совсем плохо, а я в четверг, то есть вчера, вдруг перестал болеть. Ей я ничего не говорил, но чувствую себя здоровым и голоден, как собака. По дороге, я остановился у кафе и позавтракал… и все же по-прежнему хочу есть. Похоже, мой организм побеждает болезнь. Слушай… может такое быть?
— Нет, — сказал физик. — Это временная ремиссия. Можно почувствовать себя лучше, но потом все начнется снова.
— Что значит «временная»?
— Ну, скажем, дней на десять. Но потом все возвращается. Не думаю, чтобы улучшение могло наступить еще раз. Скажи, Мэри очень плохо?
— Да. Я должен скорее вернуться к ней.
— Она лежит в постели?
— Да нет же! — ответил Питер. — Сегодня она ездила со мной в Фалмут за нафталином.
— ЗА ЧЕМ?!
— За нафталином. Знаешь… от моли… — Он замолчал. — Это было для нее очень важно. Когда я уезжал, она вытаскивала из шкафа все вещи и перетряхивала. У нее еще есть силы, чтобы заниматься этим между приступами, и, главное, ей нравится это делать. — Он вновь вернулся к прежней теме. — Слушай, Джон, значит, у меня неделя или десять дней здоровья, а потом уже никаких шансов?
— Ни малейшей надежды, старина, — ответил физик. — Никто этого не переживет. Погибнут все до единого.
— Что ж, лучше знать это заранее, — заметил Питер. — Незнание не ведет ни к чему хорошему. Скажи, я могу что-то сделать для тебя?
