– В этом весь Эсбери, – всхлипнула Бонни. – Вечно стремился оказаться впереди всех…
Его живот вскрыли – висел отвернутый лоскут кожи, кишки немного выпирали из разреза. Крови было совсем немного, почти вся впиталась в диван. Экстракцию выполнили мастерски, с хирургической точностью; здесь действовал не потрошитель, а специалист четвертого, а еще вероятнее – пятого уровня.
Мои подозрения тут же подтвердились. Внизу квитанции красовалась знакомая подпись, нацарапанная большими буквами а-ля Джон Хэнкок; скорее знак, чем роспись.
На ленч к Эсбери заглянул Джейк Фрейволд.
Бонни проснулась, спросила, который час. Я велел ей спать дальше, поскольку еще рано, а ей нужен отдых. Она не знает, какой вираж я собираюсь заложить. Не знает, что я буду мертв прежде, чем она обнаружит мое отсутствие. Что через час поцелую ее в губы в последний раз. Я ей не лгу, просто не хочу палить свой план.
Мы решили подключиться к «Призраку» мертвого Эсбери. Нам с Бонни хотелось уйти, да и объективно следовало убираться оттуда, но наши с Эсбери судьбы тесно переплелись, и что бы с ним ни случилось, мы должны были это знать. К счастью, «Призрака» Джейк не тронул. Система была абсолютно исправная, современная и мощная; все, что Эсбери испытал и пережил перед смертью, сохранялось в памяти искоргана. Шишки белого металла, бугрившиеся на шее и черепе, поблескивали, ожидая, чтобы в них воткнули провода и включили.
– Ощущения можно испытать только по отдельности, – напомнил я Бонни. – Что выбираешь?
– Звук, – сразу сказала она. – Не хочу этого видеть.
Не знаю, ожидал ли я, что Эсбери шевельнется, когда мы подошли к нему с проводками в руках, готовые вторгнуться в то, что было его мозгом, но он просидел всю процедуру без движения, со своей так и не завядшей на губах улыбкой. Я несколько минут вспоминал, что нам рассказывали на семинарах про «Призрак», пытаясь определить, какие металлические узлы ведут к определенным участкам искусственного мозга. Я не хотел подсоединить очки к вкусовым ощущениям или наушники к зрительному центру; день выдался нелегким и без визуализации вкуса редиски или прослушивания цвета крови.
На этот раз я довольно легко надел контактные линзы и смотрел, как Бонни срывает наушник с провода, снимает часть собственного уха и вставляет оголенный конец в открывшуюся розетку. Итак, мы воссоединились – электрический триумвират, ожидающий зрелищ и разговоров.
Пришлось немного покопаться скальпелем, но мне удалось найти пульт управления «Призрака» в ямке под подбородком аутсайдера. Там не было счетчика событий или кодового управления, зато имелась ускоренная перемотка. Схватив Бонни за руку – «это как кино, просто мелькают картинки», – я нашел кнопку воспроизведения и с силой ее вдавил.
Передо мной поднос с едой. Его – тоже передо мной – держат две руки. Комната раздвигается, когда я иду, обтекая меня по бокам, по мере того как Эсбери подходит к дивану. Я заметил, что бумажные ширмы стоят как обычно, разделяя рабочие зоны, а не выстроены в тот жутковатый коридор. Видимо, это было сделано позже.
Вскоре я сидел на диване и готовился приступить к еде. Противоположная стена гостиной отъехала в сторону, открыв старый телевизор. Он включился – огромный экран с выпуклыми краями – и зарябил с невероятной скоростью.
– Он что-то напевает, – сказала Бонни. Казалось, ее голос исходит из телевизора.
– Просто сидит и ест, – отозвался я. – Ничего еще не происходит.
Еда на вилке поднялась к тому месту, где должен находиться рот. Я невольно засмотрелся – зрение Эсбери сильно отличалось от моего. Вероятно, он вставил себе искусственные глазные яблоки с высоким разрешением для полного контакта с «Призраком», поскольку даже с двух-трех шагов каждый кусочек яйца и тоста был виден с идеальной четкостью, до малейшей крошки.
– Шум, – произнесла Бонни. – Удар, треск.
Одновременно картинка резко сместилась влево. Я даже покачнулся, ловя руками воздух. Это напоминало интерактивный костюм, когда тебя вводят в стрелялку или видеосъемку и смотрят, сколько ты продержишься. Но квартира была пуста, ничто не изменилось, и Эсбери опять повернулся к экрану.
Минут пять мы смотрели телевизор – я и мертвый аутсайдер. Бонни сообщала, что говорят по ящику. Я не хотел включать быструю перемотку, опасаясь пропустить что-нибудь важное.
– Снова грохот, – вдруг сказала Бонни. Картинку резко мотнуло, изменился угол зрения – Эсбери скатился с дивана. Я мельком увидел обивку и его руки – мои руки, вытаскивающие из-под дивана кейс, открывающие сразу обе скобки замков и ныряющие внутрь, за пистолетом, пальцы сейчас коснутся металла…
И тут все остановилось. Картинка передо мной замерла. Смуглые руки Эсбери, полускрытые крышкой кейса, не двигались.
– Что происходит? – спросил я, пытаясь почувствовать руку Бонни в своей. – Что случилось?
– Щелчок пистолета, – с усилием произнесла она. – Он в комнате.
Джейк мало изменился с тех пор, как я видел его в последний раз. Щетина превратилась в клочковатую бородку, вьющиеся волосы коротко острижены. Черная кожаная куртка, похожая на мою, прикрывала предписанную правилами черную футболку. В руке пистолет, удерживающий Эсбери на месте, старый добрый девятимиллиметровый «маузер», излюбленное оружие биокредитчика.
Он начал говорить. Его губы двигались очень быстро, и Бонни, практически не отстававшая от телевизора, на несколько секунд запоздала с началом диалога – словно звукоснимающая головка сместилась со звуковой дорожки.
– Он говорит о желчном пузыре, – заторопилась она. – Говорит, им известно о его имплантате и о том, что он крадет товар, и союз не одобряет аутсайдеров.
– Повторяй мне в точности все его слова, – попросил я.
Бонни продолжала, на октаву понизив тон своего «Воком экспрессора»:
– Но есть ситуации, когда мы можем остаться друзьями. Даже сейчас. Я не чудовище и пришел не за твоими пузырями. Сядь. На диван сядь, как сидел. И давай поговорим.
Эсбери послушно попятился к дивану. Испугавшись, что потеряю равновесие, я тоже присел, задев ногой мертвого аутсайдера. Кино продолжалось.
– Я знаю, что ты общаешься кое с кем из моих друзей, – говорил Джейк; голос принадлежал Бонни, но слова точно были его. – С мужчиной и женщиной. Их видели входившими в твой подъезд.
Тишина. Говорил Эсбери. Хотя остаточный звук можно считать с аудиосистемы любого «Призрака», прибор удалял голос своего реципиента, чтобы избежать петли обратной связи – если знакомый всем по рок-концертам оглушительный писк микрофона, поднесенного к усилителю, раздастся в полости среднего уха, есть риск надолго оглохнуть. Но краем глаза я видел жесты Эсбери и понял, что аутсайдер всячески открещивается от подозрений.
– Мне известно, что ты знаешь, где они, – оборвал его Джейк. – Я потратил массу сил и времени, выслеживая эту парочку.
Голос Бонни снова оборвался, когда я увидел, как Джейк повернулся и пошел куда-то в угол. Через секунду он возвратился с сумкой союза.
Его губы шевелились, но Бонни молчала.
– Что он говорит? – спросил я. – Что делает?
Я чувствовал рядом ее присутствие и немного подвинулся, чтобы она тоже могла присесть. Джейк стоял надо мной – над Эсбери, – затачивая скальпель и болтая как нанятый.
– Он говорит с тобой, – сказала она. – Он знает, что ты смотришь.
Это, конечно, было не так, но Бонни почти не ошиблась. То, что Джейк говорил Эсбери, проникало мне прямо в душу, действуя сильнее, чем на аутсайдера. Я задержал дыхание, глядя на его губы, и слушал, как Бонни транслирует слова моего старого дружбана.
– Видишь меня? Видишь? Ты слушаешь? – наклонился он к Эсбери. Лицо Джейка заполнило всю картинку. Я понял, что аутсайдер отключился, предчувствуя неминуемую развязку. Буквально – выключил систему. Джейк этот фокус знал. – Это тебе не поможет. И отключались при мне, и вырубались, и языки себе вырывали, и все равно я получал то, что хотел. Пришла твоя очередь.
Комната задрожала, изображение вибрировало. Эсбери, видимо, был в ужасе. Я смотрел, как Джейк
