В бок впился штык-нож. Тищенко недовольно отодвинул его в сторону и взглянул на часы. Стрелки показывали на половину шестого. «Хорошо, что вчера взял часы у Доброхотова, а то сейчас не знал бы, что делать», — подумал Игорь и вновь уснул.
Окончательно Игорь проснулся лишь после истошного крика Лупьяненко:
— Ро-т-та-а! Подъё-ём!
Вокруг всё загрохотало и Тищенко, увлечённый всеобщей сутолокой, уже хотел, было, побежать в строй, но тут вспомнил о наряде. Наскоро поправив койку, он, проскользнув мимо строя, сменил Лупьяненко.
После того, как рота выбежала на зарядку, Антон отправился по кубрикам, чтобы проветрить казарму. К Игорю подошёл Гришневич и хотел, было, что-то сказать, но лишь махнул рукой и пошёл дальше. После шумного подъёма Тищенко полностью проснулся и, к своему большому удивлению, не ощутил и тени недосыпания. Игорь стоял дневальным впервые, поэтому ещё не знал, что нехватка сна особенно остро начинает ощущаться после обеда, когда даёт о себе знать накопившаяся за сутки усталость.
На этот раз первым на завтрак побежал Лупьяненко. Утром Игорь подавал все команды вполне благополучно. В пять минут девятого Лупьяненко вернулся:
— Давай, Тищенко, в столовую. Смотри за ложками, а то у первой роты много не хватает — наверное, стащить попробуют.
— Да всё будет нормально, не переживай! — заверил Игорь и поспешил в столовую.
На завтрак давали пшенку. Тищенко увидел за столом наряда Кохановского, а это означало, что Игорь пришёл последним. Значит всё, что оставалось в бачке и чайнике — почти две порции, можно было съесть. Игорь так и сделал.
Проводив взглядом уходящую роту и, не спеша, допив чай, Тищенко принялся собирать ложки со столов. Покончив с этим, Игорь пошёл в моечную, где кухонный наряд уже вовсю мыл миски и бачки. Огромными клубами пара моечная напоминала Долину гейзеров на Камчатке. Мерзкий металлический лязг также не делал присутствие здесь более приятным. Это мойщики старательно отдирали ложками пригоревшую кашу. Для дневальных специально отвели крайний кран, возле которого уже выстроилась мини-очередь.
Первым ложки мыл «жлоб», потом была очередь Тищенко. Последним подошёл «очкарик» из первой роты. Игорь, опасаясь запотевания очков, спрятал их в карман перед тем, как войти. «Очкарик» же этого не сделал и теперь растерянно стоял в центре моечной. Его очки сплошь покрылись мелкими капельками воды, из-за которых он почти ничего не видел. Нащупав рукой металлический столик, «очкарик» поставил на него свой ящик с ложками и принялся протирать очки. Он стоял очень близко к крану, чем незамедлительно воспользовался «жлоб». Пока «очкарик» был всецело поглощён оптикой, «жлоб», не прекращая левой рукой мыть свои ложки, запустил правую в ящик дневального первой роты и быстро выудил оттуда несколько чужих. Из-за шума, стоявшего в моечной, «очкарик» этого даже не заметил. Неприязненно поглядывая на «жлоба», Игорь на всякий случай отодвинул свой ящик подальше. Ему самому претило воровать, но в таком случае терять ложки тоже было нельзя. Наконец, «жлоб» ушёл, и Игорь подставил свой ящик под мощную струю горячей воды. Вначале он стал мыть ложки по одной, но это занимало слишком много времени. Тогда Тищенко последовал примеру «жлоба» и принялся обеими руками изо всей силы трясти ящик. Через каких-нибудь пару минут почти все ложки освободились от остатков пищи. В этот момент к Игорю подошли два солдата из соседней части. Почти белые пилотки и кожаные ремни выдавали в них представителей второго года службы. Один из солдат хлопнул Игоря по плечу и попросил:
— Слышь, зёма, дай пару ложек пайку порубать?!
Нарываться на грубость не хотелось, но расставаться с ложками тоже было жаль. Немного поколебавшись, Тищенко выбрал второе, протянул две ложки и сказал для успокоения собственной совести:
— Берите, только потом принесите и отдайте во вторую роту. Она на втором ряду сидит… А то мне попадёт!
— Спасибо. Принесём, зёма, не бойся! — заверили солдаты и ушли из моечной.
«Они, конечно, не принесут, но всё равно нормальные ребята — могли бы и силой отобрать», — мысленно рассуждал Игорь, глядя им вслед.
В этот самый момент, воспользовавшись растерянностью Тищенко, «очкарик» запустил руку в ящик и вытащил несколько ложек. Заметив это, Игорь пришёл в бешенство:
— Эй! Ложки положи!
— Чего? — соперник изобразил полное недоумение.
— Ложки, говорю, положи! — угрожающе повторил Игорь.
— Какие ещё ложки? — нагло парировал «очкарик».
Тищенко понял, что назревает драка. Однако, если Игорь, скрепив сердце, готов был уступить «жлобу» и соседям из бригады, то уж никак не этому плюгавому дневальному. Толкнув «очкарика» в плечо, Игорь возмущённо предупредил:
— Слушай, если не положишь на место ложки, то не уйдёшь отсюда!
Соперник надеялся использовать своё преимущество в росте и уступать явно не собирался:
— Да пошёл ты… Будешь дёргаться, я тебе твои стёкла на роже разобью! Катись отсюда!
С этими словами «очкарик» схватил Игоря за воротник хэбэ и едва не повалил на пол. Изловчившись, Тищенко всё же вывернулся и ударил «очкарика» в челюсть. Тот, схватившись руками за лицо, выругался и ударил Игоря ногой в живот. Ударил не сильно, но смачно вымазал хэбэ сапогом, на подошву которого толстым слоем с пола налипла каша. Разозлившись, Тищенко толкнул соперника двумя руками и тот, ударившись головой мойку, упал на пол. Игоря взял у него из ящика пять ложек и с победным видом направился к выходу. «Очкарик» поднялся, но догонять не стал, ограничившись угрозами:
— Ладно, козёл, придёшь ты в обед! Я тебе этого не прощу!
Во время поединка кухонный наряд прекратил работу и без особых эмоций наблюдал за происходящим. Дерущимся повезло, что наряд был из «нейтральной» третьей роты. Если бы в моечной были сослуживцы Игоря или «очкарика», всё могло весьма печально закончится для одного из «гладиаторов». Именно об этом Тищенко думал по дороге в казарму.
К десяти вся рота разошлась по своим делам. В казарме стало непривычно тихо и спокойно. Гришневич отправился спать свои положенные четыре часа, растянутые им до пяти (не считая четырёх ночных) и дневальные наконец-то смогли перевести дух. На тумбочке стоял Лупьяненко, а Игорь пошёл в умывальник, отворил окно и долго смотрел на улицу Маяковского, живущую своей, самой обычной, городской жизнью.
Каждый из шагающих по тротуару за забором части мог пойти, куда ему вздумается и делать там почти всё, что захочется. Более того, любой прохожий мог не пойти на работу. Игорь ощутил зависть к этим довольным, свободным людям. Он же, вчерашний вольный студент, сегодня не мог даже подумать о том, чтобы пройтись за забором. От мысли, что впереди ещё два года такой жизни, стало совсем невесело, и Тищенко стал смотреть вниз, на «свою» территорию.
Между казармой и забором рос небольшой плодовый садик. Среди ветвей яблонь зеленели маленькие шарики, обещавшие к осени стать большими, золотистыми яблоками. Но не всем им было суждено этого дождаться — среди деревьев, с опаской озираясь на казарму, сновали курсанты и обрывали крошечные яблоки. «Наверное, это первая рота… Хорошо им на первом этаже», — догадался Игорь. Курсанты с довольным видом поглощали яблоки, не забывая при этом и о своих карманах. Яблоки были кислыми, что было хорошо заметно по перекошенным физиономиям, но голод и природная жажда витаминов сделали своё дело. Официально рвать яблоки запрещалось. Командование запрещало из боязни дизентерии, а сержанты — из желания приберечь урожай для себя.
Сидеть на подоконнике, подставив лицо лёгкому летнему ветерку и при этом, болтая в воздухе ногами, наслаждаться полным бездельем было настолько восхитительно, что Игорь с большим трудом уговорил себя пойти сменить Лупьяненко.
Стоять на тумбочке в душной казарме куда противнее, но альтернативы просто не было.
С двенадцати до двух Тищенко вновь удалось отдохнуть в умывальнике, а вот Антону не повезло: в два проснулся Гришневич и сразу же подключил дневального свободной смены Лупьяненко к «уборке
