Наплевать, давай выпьем за успех нашего предприятия». Выпили, продолжая по-русски разговаривать, за соседними столами с возмущением прислушивались.
Адъютант генерала подошел к Розену: «Господин майор, генерал просит вас на минутку к себе». Розен моргнул Галанину и не торопясь направился к начальству. Галанин с любопытством смотрел, как генерал что-то недовольно брюзжал Розену, в то время как человечек вернулся с довольным видом к своему приятелю: «Скотина, скорее вон отсюда, подальше от этих господ». Розен скоро вернулся, улыбаясь выпил рюмку водки, закусил селедкой: «Да, Алексей, пожаловался на меня этот Радтке. Оказывается он здесь служит шефом канцелярии. — «Ну, и что же?» — «Я ему сказал, что этот стол для меня и моих друзой, которые должны скоро прийти. Он, видно, не очень поверил, спросил, когда мы едем. Я сказал, что завтра вечером с поездом отпускных, а он решил ускорить. Приказал адъютанту подать нам завтра утром легковую машину… вежливо выгоняет… Черт с ним, еще лучше, удобнее… Выпьем».
Когда генерал, наконец, ушел, стало сразу весело и шумно. Кое где еще пили, некоторые играли в карты. В углу зала на эстраде, один зондерфюрер играл на рояли немецкие модные мотивы. Около эстрады три сестры милосердия кончали обедать. Они улыбались Розену, который многозначительно пил за их здоровье, поднося рюмку к губам, и церемонно одной шеей кланялся: «Посмотри, Алексей, та, что сидит в центре, Луиза, моя симпатия. Обрати внимание на грудь и губы, замечательно целуется… девушка, жених на фронте, но по нем не очень скучает. А вот та, что сидит боком, это Грета, все время пристает, чтобы я ее познакомил с тобой, а третья с длинным носом, это их начальство, дама тоже веселая и выпить не дура. Да, наши немки здесь с ума сошли, торопятся взять от жизни все, что не могли получить в нашей довоенной Германии. Тем лучше для нас. Эге, а это что за птицы».
В дверях стояли два человека в штатском пальто с желтыми повязками на рукавах: «Дойче Вермахт». Они нерешительно осматривались вокруг, Галанин улыбнулся: «Слушай, Эмиль, это русские переводчики, я их мельком видел в канцелярии, когда был у генерала. Давай-ка пригласим их за наш стол, на зло Радтке и всем другим». — «Что же, я согласен, с ними все же будет интереснее, чем с этими мужиками, заодно докажу, что мы на самом деле ждали знакомых». Галанин подошел к переводчикам: «Вы, кажется, ищете свободные места, милости просим к нам. Майор фон Розен будет рад с вами познакомиться».
Александр Петрович Синицын и Владимир Павлович Еременко, неловко и смущаясь, знакомились с Розеном и Галаниным, сидели как на иголках в обществе этих веселых офицеров, не знали куда деть руки и принужденно смеялись: «Мы, знаете, господин лейтенант, прямым сообщением из Франции, поступили военными переводчиками в немецкую армию, сначала служили в лагере для военнопленных, а потом, по нашей просьбе, нас отправили сюда. Обещали обмундировать сначала в Берлине, потом в Варшаве и вот так и доехали сюда в полуботинках и шляпах. Чуть ноги себе не поотморозили. Ведь морозы страшные, ехали часто в нетопленных вагонах, и здесь тоже обещают, но только по нашем прибытии в Б.».
«В Б.?», оживился Розен: «Значит ко мне, очень рад, господа, будем служить вместе, не бойтесь, я вас сразу, как полагается, одену и обую, давайте выпьем по этому случаю. Наливай, Алексей, пусть люди согреются». Синицын и Еременко быстро пьянели и смелели: «Да, мы — эмигранты, хотим служить нашей родине. Наше место здесь, переводчики играют колоссальную роль. А вы, господин лейтенант, тоже русского происхождения?»
Галанин улыбался: «Был когда то, сейчас сам не знаю кто я… пейте. Маруся, а где их 200 граммов водки на человека? поторопитесь, видите, люди замерзают. Правильно, господа, ваше место здесь, всех эмигрантов. Работы здесь масса, увидите, скучать не придется. Будем строить на развалинах новую, свободную жизнь».
Синицын и Еременко были такими же эмигрантами, как и Галанин. Та же гражданская война, те же долгие годы тяжелого физического труда, оба они были холостые и, когда началась война с Россией, поступили переводчиками, чтобы помочь русскому народу в его страшных испытаниях. Народ они любили по книжному, по Тургеневу, Толстому и Некрасову. Считали его богоносцем. Коммунизм будет народом рано или поздно уничтожен, самим народом, без вмешательства иностранцев!
В лагере военнопленных, куда их назначили переводчиками, они видели как умирали от голода русские люди, сотнями, тысячами. На пишущих машинках они отстукивали ежедневные донесения об умерших, в рубрике о причине смерти отмечали всегда одно и тоже: сердечная слабость, понос.
Они страдали от сознания своего бессилия помочь несчастным и скрипели зубами, видя издевательства немцев над умирающими, побои, убийства на месте за украденную гнилую свеклу и картошку. Помогали как могли, потихоньку от немцев приносили голодающим свою порцию хлеба и мяса, но их помощь была смехотворна, было бессилие и такое чувство, будто они, тем, что служили у немцев, помогали им уничтожать своих соотечественников. И, как будто, не было просвета, немцы, как всегда на этой войне, были непобедимы, подходили к Москве, и говорили о предстоящей капитуляции России.
И, вдруг, зимой случилось чудо. Их моторизированные дивизии, их отборные войска были разбиты и уничтожены. Повторялась, как будто, история отечественной войны 1812 года, непобедимые дрогнули и побежали обратно. В сводках главной квартиры сначала глухо, потом более определенно упоминались партизаны. И слухи росли и множились, ясно становилось, что народ поднялся против оккупантов, наступил час активно помочь родине, забыть временно о коммунистах, выбирать между Сталиным и Гитлером, между родиной и захватчиками. У них был план, простой и логичный. И они начали приводить его в исполнение, подав прошение об их переводе в оккупированную Россию, и вот приехали, наконец, сюда, получили назначение в Б. и встретились со своим пьяным начальством.
Синицын, высокого роста, голубоглазый, с розовым бритым лицом актера, был москвичем, Еременко, с черными живыми глазами и маленькими, закрученными усами, небольшой и коренастый был кубанским казаком. Оба они были одного поколения с Галаниным, они играли опасную игру, но, как любил говорить Еременко, эта игра стоила свеч.
Галанин продолжал их угощать, одновременно шутил и смеялся над Розеном: «Эмиль, внимание, Радтке, кажется, решил развлекать твоих сестер». Розен посмотрел в сторону сестер, около их столика стоял Радтке и что-то говорил Луизе, которая, кокетливо улыбаясь, грозила ему пальцем: «Ну это мы прекратим в корне, извините меня, господа, но я должен его уничтожить».
Розен направился к столику сестер, поцеловал руку Луизе и, взяв стул, уселся рядом с ней, повернувшись спиной к Радтке, тот с недовольным видом вернулся к своему столу. Галанин смеялся: «Браво Розен. Видите какой у вас, господа, начальник. Везде пользуется успехом, и на фронте, и в тылу, нравится он вам?» Еременко задумчиво посмотрел на Галанина, молчал, поковырял вилкой в своей тарелке с кусками жареного гуся с яблоками.
Галанин внимательно на него посмотрел: «Да вы ешьте, не стесняйтесь. Это ведь наш, русский гусь и русские яблоки, и вы, Синицын, тоже не отставайте, набирайтесь сил». Синицын краснел: «Нет, я сыт, и, по правде сказать, у меня кусок поперек горла становится!» — «Вот как? а почему, если это не секрет?» Синицын нерешительно посмотрел на Еременко, выпил залпом рюмку водки: «Можно быть с вами откровенным, вы ведь русский и нас поймете?»
— «Конечно, говорите в чем дело?» — «Видите ли, когда я подумаю о наших военнопленных, которые умирают от голода, о русских людях здесь, которые тоже живут впроголодь, о русских девушках, которые здесь прислуживают, чтобы утолить свой голод… знаете — как то неприятно и тяжело, как будто я отнимаю у них то, что должно было бы принадлежать им».
Еременко мрачно кивнул головой: «У нас в лагере, где мы служили, пленные умирали как мухи, пухли с голода и умирали сотнями каждый день, прямо с ума сойти можно».
Галанин посмотрел на переводчиков, странно одной половиной лица улыбнулся: «Ах, вот оно что. Да я вас понимаю и очень хорошо, я тоже прошел через это в начале войны, будто я вырываю у умирающих последний кусок хлеба… было… мучался. Но теперь прошло… привык, огрубел, начал рассуждать логически, а это часто необходимо, иначе можно наделать глупостей! Ведь тут в чем дело? В конечной цели, мы должны победить большевиков, чего бы это нам не стоило. Чтобы их победить мы должны быть сильными и здоровыми. Это значит: быть хорошо, тепло одетыми и хорошо есть и пить. Есть и пить мы можем только то, что у нас под рукой и немцы нам дают русский хлеб и русскую водку. Оттого, что мы трое сейчас едим и
