Столько серьезнейших дел, — обо всем вы не можете помнить. Но не хранится ли в памяти вашей большая услуга, Что оказал вот на этом же месте отец мой покойный Вашему некогда? Ваш тяжело заболел в это время, Мой сохранил ему жизнь! А вы, государь, говорите, Будто ни я, ни отец мой заслуг не имели пред вами! С вашего соизволенья осмелюсь напомнить: отец мой Был при вашем отце-государе в чести и в почете Как многоопытный медик: умел по урине больного Определить и болезнь и лечение он, помогая природе. Глаз ли болит иль другой деликатнейший орган — отлично Все исцелял он. Все рвотные средства он знал, а к тому же Был и дантистом: шутя он выдергивал зубы больные. Не удивительно, если забыли вы это: в ту зиму Три только года вам было. Слег ваш отец от какой-то Внутренней боли, да так, что его уж носить приходилось. Распорядился врачей он созвать отовсюду — и даже Римских светил медицинских, но все от него отказались, Тут, наконец, он позвал моего старика, и отец мой Определил, осмотрев государя, недуг тот опасный. Очень расстроился он и сказал: «Государь мой! Как бы охотно расстался я с собственной жизнью, когда бы Мог этим вашу спасти! Но вашу урину в стакане Мне посмотреть разрешите». Король указанье исполнил, Жалуясь тут же отцу, что ему с каждым часом все хуже. Изображалось на зеркале, как ваш отец, словно чудом, Тут же и был исцелен. Старик мой решительно очень Вашему так заявил: «Если быть вы хотите здоровым, Съесть вам придется немедленно волчью печенку, но только От роду волку должно быть не меньше семи. Не забудьте: Жизнь драгоценная ваша в опасности — и не скупитесь! В вашу мочу выделяется кровь, — поскорее решайтесь!» Волк, находившийся тут же, от этого не был в восторге, Но соизволил отец ваш к нему обратиться: «Надеюсь. В печени вашей вы мне не откажете, сударь, поскольку Дело касается жизни моей». А волк отвечает: «Мне и пяти не исполнилось, — печень моя бесполезна!» «Вздор, болтовня! — возразил мой отец. — Это нам не помеха: Сам я по печени все и увижу!» С места на кухню Волк был отправлен, а печень вполне оказалась пригодной. Тут же и съел ваш отец эту волчью печенку — и тотчас Кончились все его боли, тяжелый недуг прекратился. Щедро отец ваш отца моего наградил, и отныне Должен был двор величать его доктором — и не иначе. С правой руки королевской отец мой с тех пор находился, И королем отличен был (я это доподлинно знаю) Пряжкою он золотой и бархатным алым беретом, С правом носить их пред всеми баронами, чтоб воздавали Все ему высшие почести. С сыном его, к сожаленью, Вовсе не так обращаются и об отцовских заслугах Тоже не очень-то помнят. А самые жадные плуты, Что о своей лишь наживе пекутся, — возвышены ныне! Но отдувается кто же за них? Беднота, как обычно! Мудрость, законность — в отставке! Вельможами стали лакеи. Стоит же выскочке власть получить и могущество — лупит Всех без разбора и думать не хочет, кем был он недавно. Он об одном только помнит: на каждой игре наживаться! Много вкруг подлинно знатных найдется подобного сброда. Просьб и не слушают, если прошенье свое подношеньем Не подкрепишь. А прикажут наведаться — значит: «Во-первых, Нужно добавить, додать — во-вторых, а уж в третьих — дополнить». Все эти жадные волки себя обеспечивать любят Лучшим кусочком, а чуть для спасения жизни монарха Им пустяком поступиться предложат, — они в колебанье. Ведь отказался же волк послужить королю и печенкой! Что там печенка! Скажу откровенно: умри хоть бы двадцать Этих волков, чтобы только подольше и в добром здоровье Жил наш король обожаемый вместе с дражайшей супругой,— Плакать не стану: червивое семя — паршивое племя!.. То, что в младенчестве вашем случилось, то вами забыто, Я же так ясно все помню, как будто вчера это было. Изображен этот случай на раме зеркальной, согласно Воле отца. Сколько было там золота и самоцветов! Где мое зеркало? Если б узнать — мне и жизни не жалко!» «Рейнеке, — молвил король наконец, — ты достаточно много Здесь разглагольствовал — слушал я, слушал, и в общем — понятно, Если и был твой отец столь заметной фигурой и столько Пользы принес он двору, то ведь этому — давность большая. Этого сам я не помню, да ни от кого и не слышал, Но ведь о ваших проделках, напротив, я слышу так часто. Вечно вы в чем-то замешаны, вечно о вас разговоры. Может быть, тут и поклепы, и старые сплетни, однако Рад бы хоть раз я услышать о вас и хорошее тоже…» «Мои повелитель, — воскликнул тут Рейнеке, — так соизвольте Мне разрешить объясниться, — я этим задет за живое! Я ль вам не делал добра? Говорю не в укор вам, конечно,— Боже меня упаси! Я же сам сознаю, что обязан
