"капитан" было употреблено и Гиббоном. Он был достаточно хорошо знаком с военными терминами, чтобы быть в состоянии употреблять их правильно; и его выражение "простой капитан" означает, что преторианский префект вначале был не более как простой начальник гвардии. - Издат.)
73) Одним из его самых смелых и бесстыдных насилий было оскопление ста свободных римлян, в числе которых было несколько женатых людей и даже отцов семейств; он сделал это для того, чтобы его дочь, в день вступления в брак с сыном императора, была сопровождаема толпой евнухов, достойных какой-нибудь восточной царицы. Дион, кн. 76, стр. 1271. (Плавтиан был родом из одного города с Севером, состоял с ним в родстве и с детства вел с ним дружбу. Император питал к нему полное доверие и долго ничего не знал о его злоупотреблениях, так как не было никакого канала, через который могли бы доходить до него подобные сведения. Когда, наконец, он узнал о них от брата Геты, он принял меры предосторожности, которые оскорбили Плавтиана. Брак Плотиллы с Каракаллой был несчастлив, и неохотно согласившийся на него молодой наследник грозил, что, когда вступит на престол, погубит и отца и дочь. После этого возникли опасения, что Плавтиан может употребить еще остававшуюся в его руках долю власти во вред императорскому семейству; он был лишен жизни в присутствии Севера вследствие обвинения в заговоре, который, по мнению Диона, был вымышлен, но о котором Геродиан передает все подробности, хотя его рассказ в высшей степени неправдоподобен. Реймар о Дионе, стр. 1272, прим. 18,20 - Венк)
74) Дион, кн. 76, стр. 1274. Геродиан, кн. 3, стр. 122, 129. Александрийский грамматик - как это часто случалось - знал лучше римского сенатора подробности этой таинственной интриги и был более уверен в виновности Плавтиана. (Историк Геродиан и "Александрийский грамматик" Геродиан были две различные личности. Гиббон не обратил внимания на доказательства этого различия, приводимые Фабрицием (Blblloth. Graec. ч. 7, стр. 11) и Тильемоном (Histolre des Emp., ч. 2, стр. 76). - Издат.)
75) Аппиан In Proem.
76) Дион Кассий, по-видимому, имел в виду только одну цель - соединить все эти мнения в историческую систему, а Пандекты доказывают, что и юристы со своей стороны усиленно трудились на пользу императорских прерогатив.
77) (Однако и административная деятельность, и разумные распоряжения, и самая строгость Севера (Imperator sui nominis) содействовали восстановлению силы и могущества империи. Даже та система управления, которую, по словам Гиббона, ввел Север, не имела бы пагубных последствий, если бы его непосредственные преемники были похожи на него. К несчастию, это были самые неспособные и самые недостойные представители человеческого рода. Север предсказал то, что случилось на самом деле: "Flrmum imperium Antonlnls meis relinquo, si boni erunt; Imbeclllum, si mail" (Спартиан, гл. 23). Впоследствии римляне восхищались отцом и приписывали падение империи его сыновьям и преемникам. - Венк). (Здесь не лишним будет заметить, что инсубординация преторианской гвардии, пороки и тираним импереторов^роскошь и изнеженность царедворцев, обеднение народа вследствие хищений со стороны войска и вымогательств со стороны императоров были лишь симптомами, а не при-чинами зла. Здоровел и энергичная система управления излечила бы асе эти хронические недуги, болезнь имела более глубокие корни, и ее развитие может проследить всякий способный вдумываться читатель. Вся системе управления была проникнута бессилием и дряхло* стыо, отнимавшими у население способность к сопротивлению и всякую надежду на скорое выздоровление. - И адат)
ГЛАВА VI.
Смерть Севера. - Тирания Каракаллы.
- Узурпация Макрина. - Безрассудства Элиогабала. - Добродетели Александра Севера. -Своеволие армии. - Положение римских финансов
Как бы ни был крут и опасен путь, который ведет к верховной власти, он имеет для деятельного ума ту привлекательность, что доставляет ему случай осознавать и упражнять свои собственные силы; но обладание престолом не может надолго удовлетворить честолюбца. Север ясно сознавал эту грустную истину. Счастье и личные достоинства вознесли его из скромного положения на самое высокое место среди человеческого рода. По его собственному выражению, он был все, но ничему не придавал большой цены1'. Среди постоянных забот не о приобретении, а о сохранении империи он страдал под гаетом старости и недугов, сделался равнодушным к славе2) и пресытился властью, а при таких условиях жизнь ничего не обещала ему в будущем. Желание упрочить величие своего семейства сделалось единственной мечтой его честолюбия и отцовской привязанности.
Подобно большинству африканских уроженцев, Север со страстью предавался бесполезному изучению мапш и ворожбы, был очень сведущ по части объяснения снов и предзнаменований и хорошо знал судебную астрологию, сохранявшую свое господство над человеческими умами почти во все века, за исключением настоящего. Он лишился своей первой жены в то время, коща был правителем Лионской Галлии3*. При выборе второй жены он руководствовался желанием породниться с какой- нибудь любимицей фортуны и лишь только узнал, что одна молодая женщина из Эмезы, в Сирии, родилась при таких предзнаменованиях, которые предвещали ей царский престол, он тотчас предложил ей свою руку4*. Юлия Домна (так называлась эта дама) была достойна всего, что ей предсказывали звезды. Она даже в зрелом возрасте отличалась привлекательной красотой5* и соединяла с пылкостью фантазии твердость духа и проницательность ума, редко составляющие удел ее пола. Ее привлекательные свойства никогда не производили глубокого впечатления на мрачный и недоверчивый характер ее мужа, но во время царствования ее '*ция она руководила самыми важными делами империи с мгям благоразумием, которое укрепило авторитет молодого императора, и с такой сдержанностью, которая иноща заглаживала его необузданные выходки6*. Юлия сама занималась с некоторым успехом литературой и философией и составила себе блестящую репутацию. Она была покровительницей всех искусств и другом всех гениальных людей7*. Признательная лесть ученых превозносила ее добродетели, но, если верить злословию древних историков, целомудрие вовсе не принадлежало к числу самых выдающихся добродетелей императрицы Юлии8*.
Два яд» - Каракалла9*и Гета - были плодом этого брака и должны были наследовать престол. Но сладкие надежды Севера и всего Римского мира были скоро уничтожены этими тщеславными юношами, проводившими время в праздной беспечности, столь свойственной наследникам престола, и воображавшими, что фортуна может заменить личные достоинства и трудолюбие. Хотя ни у одного из них не было ни таких доброделетей, ни таких талантов, которые могли бы возбуждать соревнование, они почувствовали с самого детства непреодолимое отвращение друг к другу. Это отвращение усиливалось с годами и поддерживалось интригами фаворитов, подстрекаемых своими личными расчетами; оно выражалось сначала в детских ссорах, потом мало-помалу стало вызывать более серьезные столкновения и, наконец, разделило театр, цирк и двор на два лагеря, воодушевлявшиеся надеждами и опасениями своих руководителей. Предусмотрительный император употреблял всевозможные меры, чтобы уничтожить эту постоянно усиливавшуюся вражду, и прибегал то к увещаниям, то к приказаниям. Пагубные раздоры его сыновей омрачили все его блестящие надежды на будущее и грозили ниспровержением престола, воздвигнутого с таким трудом, упроченного столь обильным пролитием крови и охранявшегося всеми способами, какие только возможны для начальника огромной армии и обладателя громадных сокровищ. Стараясь поддерживать между ними равновесие, он раадавал им свои милости с беспристрастным равенством и дал каждому из них звание Августа вместе со священным именем Антонина; таким образом, Рим в первый раз имел трех императоров10* Но даже это равномерное распределение милостей повело лишь к усилению вражды, так как надменный Каракалла заявлял о своих правах первородства, а более кроткий Гета старался приобрести расположение народа и армии. Обманутый в своих ожиданиях Север со скорбью в сердце предсказал, что более слабый из его сыновей падет под ударами более сильного, который в свою очередь погабнет от своих пороков11?
При таком печальном положении дел Север с удовольствием узнал о новой войне в Британии и о вторжении в эту провинцию живших на севере от нее варваров. Хотя бдительности его военачальников, вероятно, было бы достаточно для того, чтобы отразить врага, он решился воспользоваться этим уважительным предлогом, чтобы отвлечь своих сыновей от роскошной жизни в Риме, расслаблявшей их ум и возбуждавшей их страсти, и для того, чтобы приучить их с молодости к тяжелым военным и административным трудам. Несмотря на свои преклонные лета (ему было тогда почти шестьдесят лет) и на подагру, заставлявшую его пользоваться носилками, он сам отправился на этот отдаленный остров в
