Литературное произведение: Теория художественной целостности

противопоставление героя рассказа и проходящего («Мне уже не хочется слушать его; пути, привлекавшие меня к нему, как-то сразу перегорели, оборвались»), которое вместе с тем является для характера проходящего внутренним противоречием. Ведь активный интерес («…человек этот интересен, таких людей на земле всегда только двое, и один из них – я») сразу переходит к полярному состоянию – безразличию. Причем это именно контрастное сопоставление в художественном времени рассказа, ибо мы не найдем в нем каких-либо поясняющих или посредствующих звеньев. «Движение горьковских характеров, – обобщил эту особенность поэтики Горького С. Г. Бочаров, – лишено плавности, всегда выдержанной постепенности в изображении назревающих переломов… Переходы и переливы в изображении Горького выпадают и скрадываются, остаются крайние звенья психологического процесса, резко сближенные и сопоставленные писателем» ⁴ .

Так к списку многочисленных столкновений в художественном движении рассказа добавляются еще столкновения внутри изображаемых характеров и между ними. И так же, как при столкновении колонов и фраз, они сочетаются с самостоятельностью участвующих звеньев. На этой основе возникает еще один, пожалуй высший, уровень художественных сопоставлений. Уже говорилось о частом столкновении речей различных героев, услышанных проходящим. Теперь очень важно добавить, что в этих речах зачастую высказывается точка зрения на мир и здесь особенно ощутимо стремление убрать всякие помехи и посторонние вмешательства, чтобы взгляд на мир высказался самостоятельно и определенно. Воздействие проходящего никак не ограничивает и не прерывает слова Калинина, он высказывается до конца. Так же, в принципе, строится и рассказ самого Калинина. Вот его характерный отрывок: '…Остался я один с генералом, – он ничего был старик, с разумом, только, конечно, грубый. Выздоровел я – он меня призвал и внушает: 'Ты-де совершенный дурак, и все это подлые книжки испортили тебя! – а я никаких книжек не читывал, не люблю этого. – Это, говорит, только в сказках дураки на царевнах женятся. Жизнь, говорит, шахматы, каждая фигура имеет свой собственный ход, а без этого – игры нет… '

Эти его слова я принял очень серьезно: «Значит – вот как? – думаю себе. – А ежели я не желаю играть с вами и проигрывать мою жизнь неизвестно для чего?»'

Комментирующие реплики рассказчика, внедряющиеся в чужую речь, касаются только самого рассказчика, а слово генерала о жизни передается без всякого вмешательства, законченным афористическим построением. Той же самостоятельностью отличается, по существу, и идущий следом вопрос Калинина, открытый диалог между этими противоположными утверждениями не возникает, они опять-таки на равных правах сталкиваются друг с другом.

Особенно отчетливо эта структурная особенность обнаруживается при включении в повествование еще одного слова о жизни – речи отца Виталия, которая опять-таки появляется в рассказе Калинина, но тут же выделяется в самостоятельное высказывание: 'Когда мы, теперешние, прибыли сюда – был тут хаос довременный и бесово хозяйство: росло всякое ползучее растение, окаянное держидерево за ноги цапало и тому подобное! А ныне глядите-ка, сколь великую красу и радость сотворили руки человечьи и благолепие какое …

Братие, – когда захочет человек – дано ему одолеть всяческий хаос! – торжественно говорит Виталий'.

Здесь становится особенно очевидным, что каждый новый взгляд па жизнь подается сиюминутно, он не отнесен к прошлому, что было бы естественно в рассказе-воспоминании Калинина. Но в активном движении по жизни проходящего все самостоятельные точки зрения на мир сталкиваются между собой в настоящем моменте художественного времени. Эта сиюминутность воссоздается не только переходом глагольных форм к «изобразительному настоящему времени», но и строением сложной фразы, в которой подчинительная связь заменяется присоединительным сопоставлением самостоятельных колонов, только что укладывающихся у нас на глазах в новую мысль.

Сталкивающиеся точки зрения на мир не завершаются в каком-то синтетическом решении, и художественным итогом рассказа звучит утверждение активной и преобразующей любви к жизни. Движение навстречу жизненной путанице, направленное к максимальному обострению противоречий для их преодоления, – такова позиция проходящего, воплощенная в художественной структуре рассказа «Калинин». Он, по словам Горького, «не просто прохожий … прохожий не оставляет по себе следов, тогда как проходящий – до некоторой степени лицо деятельное и не только почерпающее впечатления бытия, но и сознательно творящее нечто определенное».

Если обобщить отмечавшиеся по ходу анализа отдельные особенности, то основные характеристики ритма горьковских рассказов можно сформулировать следующим образом:

1. Первичные ритмические единицы горьковской прозы – колоны – стремятся к отчетливой самостоятельности и непрерывному столкновению с себе подобными, тоже относительно самостоятельными колонами в пределах фразы. В эти столкновения активно вовлекаются и слоговой объем колонов, и их акцентное строение. В ритмическом движении могут быть отмечены отдельные лейтмотивы, также непрерывно сталкивающиеся друг с другом. Особенно специфично для прозы Горького обилие акцентных стыков, когда тот же принцип столкновения проникает вовнутрь колонов и распространяется на отдельные слова и взаимоотношения между ними.

2. Очень устойчивой и также специфичной особенностью ритма горьков-ских рассказов является абсолютное преимущество мужских межфразовых зачинов и особенно окончаний. Чтобы осознать закономерную связь этого явления с другими характеристиками, необходимо учесть особую природу мужского ударения. Б. В. Томашевский, отмечая «различный характер мужского и женского ударений», писал: «Если сила ударения зависит главным образом от числа предшествующих ему неударяемых слогов, то характер его – от последующих. Мужское ударение произносится быстрее, резче. Зато оно легче стушевывается, ритмически аннулируется … Мужское ударение имеет силу только на конце фразы … Женское ударение имеет более мягкий, плавный характер. Оно устойчивее, его труднее проглотить» ⁵ . И если с обилием безударных зачинов и окончаний часто соотносится стремление к своеобразному «речевому ладу», преобладающая «плавность» ритмического движения, то доминирование ударных форм закрепляет прерывистую напряженность речевого движения, где выделенность фраз сочетается с их включенностью в общий процесс непрерывных ритмических столкновений.

3. Доминирующим принципом ритмико-синтаксического объединения колонов и фразовых компонентов во фразе и фраз в абзаце является присоединение, которое, опять-таки не ущемляя самостоятельности отдельных звеньев, вместе с тем строит из них новое высказывание. С подчеркнутой самостоятельностью отдельных частей фразы связано ее тяготение к дву-членности, к выделению отдельных компонентов тесно сращенных синтаксических единств. Это находит отражение в своеобразной пунктуации Горького – частом употреблении авторского тире. Как заметил по поводу подобных синтаксических конструкций А. Пешковский, «эта двучленность не без-значна: она свидетельствует о раздельном внимании нашем к той или другой части предложения» ⁶ .

Однако не менее, чем обособление отдельных присоединяемых компонентов, важен специфический характер их объединения, когда новое синтаксическое целое как бы становится на наших глазах. Такую особенность присоединения подчеркивал Л. В. Щерба. Он говорил, что если при сочинении 'оба члена присутствуют в сознании хотя бы в смутном виде уже при самом начале высказывания, то в настоящем случае (при присоединении. – М. Г.) второй элемент проявляется в сознании лишь после первого или во время его рассказывания' ⁷ . Благодаря этому становится непосредственно ощутимым процесс становления фразы и отраженные в ней мыслительные усилия, направленные на постижение жизненной путаницы. Таким образом, в доминирующей у Горького структуре ритмико-синтаксического объединения колонов и фраз опредмечиваются обособленность каждой отдельной части высказывания, становление на их основе нового сложного целого и, наконец, творческая активность говорящего субъекта, мысль которого стремится охватить в соответственной форме жизненную противоречивость.

Действительную значимость отмеченных особенностей подтверждает, кроме всего прочего, характер тех многочисленных изменений, которые были внесены Горьким в ранние произведения при их подготовке для собрания сочинений в 1924 году. Авторская правка проводилась в тот период, когда уже вполне отчетливо выяснились горьковские принципы художественного освоения действительности и связанные с ними структурные качества прозы. Как же они отразились при редакции