закономерности в отношениях объективно повторяющихся речевых единиц – колонов, фразовых компонентов, фраз и абзацев. Если же все эти закономерности не акцентированы в откровенных повторах, а выявляются лишь в средних величинах, то это не отменяет их, а лишь отражает специфику художественной прозы как особого явления. Но тут же возникает существенная методологическая трудность. Эти количественные характеристики отражают лишь ряд внешних особенностей речевого строения прозы и поэтому не могут раскрыть внутренней сущности и значения ритма прозы как специфически художественного явления. Наоборот, они, в свою очередь, нуждаются в объяснении в свете этой художественной специфики. С другой стороны, как хорошо сказал Б. В. Томашевский, при литературоведческом изучении ритма «числа должны переживаться как ка-чество» 41 . Но для такого перехода «от количества к качеству» нужен, соответственно, и методологический переход, нужен взгляд на ритм как на значимый элемент или слой специфического
В необходимости такого перехода убеждают в числе прочего и материалы проведенной анкеты, в частности ответы писателей на вопрос: только ли художественной прозе присущ ритм и отличается ли в этом смысле художественная проза от научной, публицистической, деловой и т. д.? Мнения по этому поводу разделились. Например, Т. В. Иванова писала: «Отвечаю на Вашу анкету, вызвавшую у меня немалое изумление тем, что она ставит под вопрос некоторые азбучные истины, как, например, то, что без ритма нет художественной прозы, ибо именно ритм прежде всего и отличает ее от газетной, научной и публицистической». Менее категорично, но, в сущности, ту же мысль о ритме как свойстве только художественной прозы высказывали: Вера Панова («По ритму узнаешь автора скорее, чем по образной системе или по своеобразию деталей. Именно этим узнаванием художественная проза отличается от научной, публицистической etc»), Юрий Нагибин («Именно ритмом и отличается художественная проза от всякой другой: научной, деловой и т. д.») и некоторые другие.
Но значительное число авторов берут эту азбучную, по мнению Ивановой, истину под сомнение и отказывают художественной прозе в монопольном праве на ритм. Вот ряд соответствующих суждений (причем, как и в других случаях, я намеренно привожу здесь ответы писателей очень различных – и по манере, и по масштабу, и по жанровым и стилевым привязанностям). «И научная, и публицистическая, и деловая проза в своих лучших образцах должна быть ритмична, ибо ритм экономит слова и передает информацию прямо в „подсознание“ читателя, попутно эмоционально „встряхивая“ его застоявшиеся мозги» (В. Конецкий). «Ритм присущ всем видам прозы. Другое дело, что разным жанрам свойственны, возможно (и – вероятно), различные ритмические системы и схемы» (Л. Успенский). «На мой взгляд, ритм – свойство языка вообще и, само собою, художественной прозы… Считаю ритм достоинством и публицистики, и других, даже самых далеких от литературы видов письменной и устной речи» (В. Белов). 'Что касается публицистической, научной, деловой прозы, то у хорошей публицистики с художественной прозой одни задачи, законы и правила. Научная – написанная образным литературным языком – также стремится к этому образцу… Слог, не заботящийся о силе воздействия на читателя, на мой взгляд, просто дурной слог. Он не стоит того, чтобы вдумываться, есть у него ритм или нет. Наверное, есть. Случайный, с чужого голоса, все фразы вразнобой: примитивный и плохо слаженный оркестрик…
Обобщая эти суждения, можно заметить, что подобная расширительная трактовка сферы проявления ритма базируется более всего на следующих трех предпосылках: 1) ритм основывается на свойствах языка вообще;
2) ритм связан с индивидуальными особенностями авторской личности, которые могут так или иначе проявляться в разных типах высказываний;
3) ритм всегда так или иначе воздействует на читателей и слушателей, а различные речевые разновидности по необходимости связаны с разными формами такого воздействия. Если первый из названных факторов обусловливает, так сказать, первичную ритмичность любого речевого процесса, то взаимодействие этого фактора с двумя другими определяет разный характер и степень этой ритмичности.
И действительно, если оставаться в сфере только количественных и лингвистических характеристик, то художественная проза просто занимает одно из мест в этом общем речевом ряду, имея особый, присущий ей показатель степени ритмичности, может быть показатель наиболее «высокий». Но, с другой стороны, даже оставаясь в пределах количественного подхода, мы видим, что это ритмическое богатство не просто «большое», но совершенно особое, т. к. в художественных текстах – и только в них – все другие речевые разновидности используются в качестве своеобразного строительного материала. Так что разные формы и степени ритмичности, характеризующие те или иные типы целых прозаических высказываний, трансформируются, становясь составными частями принципиально иной
Но дело, конечно, не только в многосоставности, а прежде всего в принципах и характере объединения, диктуемого уже не законами языка, а законами искусства. Для понимания таящейся именно здесь специфики ритма художественной прозы очень интересен, на мой взгляд, ответ на анкету Виктора Астафьева: «Слова без звука нет. Прежде чем появиться слову, возник звук. Так и в прозе: прежде чем возникнет сюжет, оформится замысел, вещь должна „зазвучать“, т. е. родиться в душе „звуком“, оформиться в единую мелодию, а все остальное потом, все остальное приложится. И горе, если во время работы обстоятельства (ох уж эти обстоятельства!) уводят от работы надолго и мелодия вещи начинает умолкать в душе и рваться, и тогда вы замечаете сбои в прозе, видите, как пишущий заметался, у него появилась раз-ностильность, что-то сломалось, что-то „оглохло“ в прозе – она не „звучит“! Лучше всего удаются вещи, написанные в один дух, единым порывом, в которых мелодия рвет сердце, вздымает тебя на такие высоты, что ты задыхаешься от счастья. Разумеется, от этой музыки лишь частица малая, может всего капля, упадет на бумагу и отзовется звуком в сердце читателя. Однако и это уже большое счастье для пишущего, высокопарно выражаясь, творца».
Специфика этой «единой мелодии» или, иначе, «единого тона» проявляется прежде всего в том, что в них находит первичное выражение возникающая художественная целостность. И говорится здесь, таким образом, не об отдельных индивидуальных особенностях изложения, но о воплощении в единстве речевого строя внутренне присущего произведению авторского, творческого, смыслового – стилевого единства, охватывающего и пронизывающего каждую составную часть художественного целого. Именно в свете этого целого и необходимо рассмотреть ритм, чтобы понять его художественную специфику. Только в динамическом переплетении двух исследовательских движений – от ритма к художественному целому и от художественного целого к ритму – мы можем увидеть, с одной стороны, как целостность произведения «живет», осуществляется в ритме, а с другой – как ритм функционирует в этом литературном целом. Проблеме становления ритмического единства прозаического художественного целого в русской литературе будет посвящен следующий раздел книги.
Примечания
1. Материалы анкеты опубликованы с моими комментариями в журналах «Вопросы литературы» (1973. № 7) и «Литературная учеба» (1978. № 3).
2.