Литературное произведение: Теория художественной целостности

художественного произведения

1

При общей неизученности ритма прозы, пожалуй, наименее исследована в этом смысле проза XVIII века. А между тем теоретики и практики литературы этого периода отнюдь не безразличны к ритмической организации речи. Достаточно вспомнить хотя бы один из параграфов «Риторики» Ломоносова: «В начале и в конце периодов и их членов наблюдают положение ударений над складами последних и первых речений. В начале периода или члена стоящее ударение на первом складу пристойно в вопрошениях и повелеваниях и где представляется печаль, страх или что внезапное; на втором и на третьем складу ударение прилично в предложениях о великолепных, важных, радостных и сильных вещах… В окончании периодов всегда пристойнее поставить ударение на другом или на третьем складу от конца последнего речения, кроме сего чем далее от конца поставлено ударение, тем и непристойнее. На последнем складу стоящее только прилично в вопрошениях и повелеваниях, а в прочих случаях слуху неприятно» ¹ . Здесь и в ряде других мест «Риторики», во- первых, определены ритмические единицы прозы, наибольшая – период, его составные части – члены и, наконец, наименьшие ритмические единства – колоны. Во-вторых, Ломоносовым в соответствии с традицией, в первую очередь античной, отмечена особая роль зачинов и окончаний – важных ритмических определителей периодов и членов.

Конечно, все эти характеристики в данном случае подразумевают не только литературно- художественную прозу, но и прозу вообще. Ведь художественная проза в строгом смысле этого слова как самостоятельная эстетически значимая и структурно определенная система художественной речи, отличная, например, от прозы ораторской или прозы научной, в этот период еще не сформировалась.

Для прозаических текстов этого периода наиболее важным является принципиальное разграничение «стилей» и соответствующих им жанров и видов речи. В известном ломоносовском определении трех стилей за высоким были, как известно, закреплены «прозаические речи о важных материях, которыми они от обыкновенной простоты к важному великолепию возвышаются», за средним – «описания дел достопамятных и учений благородных», а за низким – «дружеские письма, описания обыкновенных дел» ² . Ломоносов дифференцирует эти стили и соответствующие им жанры прежде всего лексически, в зависимости от употребления «славянских», «славянороссийских» и «российских» речений. Возникает вопрос: существует ли наряду с лексической ритмическая дифференциация стилей и видов речи?

Для ответа на этот вопрос сравним основные ритмические характеристики «Похвального слова Петру Великому», статьи «О сохранении и размножении российского народа» и писем Ломоносова – к М. И. Воронцову, И. И. Шувалову и к сестре, М. В. Головиной.

Отличия этих текстов очевидны. Все произведения, представляющие собой «речи о важных материях» и относящиеся, по ломоносовской классификации, к «высокому стилю», характеризуются, во-первых, значительным увеличением размера среднего колона и соответственным преобладанием больших колонов, слоговой объем которых больше десяти слогов. И второе их отличие, еще более ярко выраженное, – незначительное количество ударных структур в зачинах и окончаниях и тяготение к дактилическим (и даже гипердактилическим) формам с большим количеством безударных слогов перед первым и после последнего ударения.

Особенно рельефны отмеченные отличия при сравнении двух писем – к графу Воронцову и сестре Ломоносова. В первом и предмет изложения, и адресат побуждали «к важному великолепию», и мы видим в нем все только что отмеченные приметы «высокого стиля». Другое – «дружеское письмо» к сестре, и в нем налицо гораздо большая близость к «среднеречевым» данным, заметное увеличение ударных структур и более естественных для разговорной речи малых и средних колонов. Ритмико-речевые различия здесь вполне ощутимы «на слух», это очевидно даже в небольших отрывках из писем: «Ваше сиятельство, яко первого моего предводителя к сему славному делу, всеуниженно прошу вашим милостивым предстательством учинить сие в том высокое покровительство и споспешествование, коим уже много лет пользоваться счастье имею». И с другой стороны: «Весьма приятно мне, что Мишенька приехал в Санкт- Петербург в добром здравие и что умеет очень хорошо читать и исправно, также и пишет для ребенка нарочито… Поверь, сестрица, что я об нем стараюсь, как должен добрый дядя и отец крестный».

Специальный интерес на этом фоне вызывают отдельные особенности еще одного письма – к И. И. Шувалову. Оно написано по поводу гибели профессора Римана, написано почти сразу же после этого события, которым Ломоносов был чрезвычайно взволнован, и это эмоциональное потрясение отчетливо выразилось в стиле и слоге письма. «Что я ныне к вашему превосходительству пишу, за чудо почитайте, для того что мертвые не пишут. Я не знаю еще или по последней мере сомневаюсь, жив ли я или мертв» – таковы начальные фразы, задающие тон всему письму.

Каковы же ритмические отличия этой речи с ярко выраженной эмоциональностью? Здесь несколько возрастают ударные зачины и окончания, и это вполне согласуется с мнением Ломоносова, что «в начале периода или члена стоящее ударение на первом складу пристойно… где представляется печаль… или что внезапное», а «на последнем складу стоящее только прилично в вопрошениях и повелеваниях…». Эмоционально окрашенная речь более прерывиста, и это приводит к увеличению количества малых колонов. И еще один фактор, материально закрепляющий эмоциональное напряжение, – нанизывание и, соответственно, увеличение однотипных ритмических структур, в данном случае женских окончаний.

Приведу из этого письма еще один типичный пример следующих друг за другом акцентных и интонационно-синтаксических параллелизмов: «Мне и минувшая в близости моя смерть, и его бледное тело, и бывшее с ним наше согласие и дружба, и плач его жены, детей и дому столь были чувствительны, что я великому множеству сошедшегося народа не мог ни на что дать слова и ответа, смотря на того лицо, с которым я за час сидел в конференции и рассуждал о нашем будущем публичном акте».

Ритмически отличаются друг от друга «Похвальное слово Петру Великому» и статья «О сохранении и размножении российского народа»: в ораторской речи несколько больше мужских зачинов и колонов сравнительно небольшого слогового объема. Аналогичные особенности присущи и ритмике «Слова на погребение Петра Великого» Феофана Прокоповича. Можно предположить функциональную связь этих признаков с эмоциональной активностью (всегда так или иначе свойственной ораторскому слову), а также с большей ориентацией на устную форму речи ³ .

Стало быть, в прозаических текстах, принадлежащих одному автору, обнаруживаются отличительные особенности ритмики в различных речевых разновидностях. В торжественных «речах о важных материях» уменьшаются ударные структуры в зачинах и окончаниях и малые колоны и, наоборот, широко употребляются безударные – особенно дактилические – формы и колоны сравнительно большого слогового объема. По-иному обстоит дело в частном и дружеском письме, которое гораздо ближе к среднеречевым акцентным нормам и обычной разговорной экспрессии. Черты своеобразия отмечаются также в эмоционально выделенных речевых разновидностях, которым присуща, в частности, более фиксированная повторяемость тех или иных акцентно-ритмических форм (чаще всего определенных типов окончаний). Но самое главное – это принципиальная связь ритмики с типом и жанром речи. Она играет преобладающую роль во всей прозе классицизма и вообще почти во всей прозе XVIII века. Очень характерно в этом смысле, что, например, «Дневник одной недели» А. Н. Радищева оказывается по своим ритмическим характеристикам гораздо ближе к «Письмам русского путешественника» Н. М. Карамзина, чем к главам «Путешествия из Петербурга в Москву». Жанровая близость, ориентация на разговорную экспрессию и известную интимность становятся в данном случае решающими и даже более важными, чем принадлежность произведений одному и тому же автору.

Вместе с тем, обратившись к «Путешествию из Петербурга в Москву», мы видим новые черты ритмической эволюции русской прозы. То, что у Ломоносова выступало как ритмические свойства разных текстов, у Радищева оказывается представленным в одном произведении, но в его различных, композиционно обособленных и ритмически разнородных частях. Такими разными сферами в первую очередь являются, с одной стороны, авторская, а с другой – прямая речь. Авторская речь здесь, говоря словами Ломоносова, «от обыкновенной простоты к важному великолепию возвышается» и несет в себе, соответственно, уже знакомые нам ритмические признаки «прозаических речей о важных материях»: и обилие безударных, особенно дактилических зачинов и окончаний, и заметное преобладание больших колонов над малыми. А в прямой речи сравнительно высок процент мужских окончаний и активизируются