Литературное произведение: Теория художественной целостности

художником слова, надо, чтобы было свойственно высоко подниматься душою и низко падать. Тогда все промежуточные ступени известны, и он может жить в воображении, жить жизнью людей, стоящих на разных ступенях» ²¹ . Это личность, которая оказывается конденсированным выражением полноты и всеобщей сути человеческого бытия, своего рода личностью – концепцией бытия.

Именно необходимость такой личностно-концептуальной основы художественного целого утверждал Толстой в своих известных высказываниях об авторе. Подчеркивая, что «писатель, который не имеет ясного, определенного и нового взгляда на мир… не может дать художественного произведения», Толстой тут же говорит: «Художник только потому и художник, что он видит предметы не так, как он хочет их видеть, а так, как они есть» ²² . Стало быть, авторский взгляд – это вместе с тем и обнаруживающаяся истина, подлинная суть жизни как она есть. Таков требуемый Толстым масштаб силы и глубины человеческой личности, имеющей право на подлинное авторство.

Таким образом, в отношениях сложности и простоты в ритмическом строении и стиле произведений Толстого отражается более общее, глубокое и плодотворное противоречие: противоречие между «центробежным» движением, направленным на то, чтобы пластически воссоздать в слове всю безграничность человеческого бытия, и, с другой стороны, противоположным стремлением внутренне ограничить, завершить эту безграничность, выявить простые «начала» и «концы» ее и представить ее всю как сложнейшую иерархическую систему. Такую систему, в которой каждая частица и в потоке жизни, и в потоке сознания займет свое место по отношению ко всеобщему «фокусу» – «центру знания». В этом итоговом синтезе жизнь и мысль сливаются в простой, естественной и единственной «правде», а носитель этой правды вбирает в себя всех людей, и его «личная жизнь» стремится к идеальному пределу, к тождественности жизни всеобщей.

Примечания

1. Чудаков А. П. Проблема целостного анализа художественной системы // Славянские литературы. VII международный съезд славистов. М., 1973. С. 82.

2. Ряд лингвистов отмечают преобладание двучленных конструкций на разных уровнях и в других произведениях Толстого. Например, преобладание двойных однородных определений-эпитетов (Руднева Н. П. Эпитеты-определения как средство создания художественного образа в произведениях Л. Н. Толстого), преобладание структур с двумя придаточными при соподчинении и при последовательном подчинении (Стрельская А. Н. Параллельное и последовательное подчинение в романе «Анна Каренина» // Лев Толстой: Проблемы языка и стиля. Тула, 1971).

3. Лев Толстой: Проблемы языка и стиля. Тула, 1971. С. 269—270.

4. Дневник молодости Л. Н. Толстого. М., 1917. Т. 1. С. 78.

5. Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. М., 1953. Т. 64. С. 35.

6. В специально посвященной этому статье С. Тернера выделяются две подчеркнуто повторяющиеся в повести Толстого группы слов: во-первых, «приятный» и «приличный» с однокоренными и родственными и, во-вторых, «ложь» и «обман». Сравнивая частотность употребления этих словесных групп, Тернер отмечает особо интенсивный рост слов первой группы при описании жизни от рождения до расцвета карьеры Ивана Ильича и частое употребление этих же слов, но с отрицательной частицей при описании болезни, а также резкое нарастание слов второй группы вместе с «прозрением героя». В последних главах отмечается появление новой повторяющейся контрастирующей пары «то – не то…». Terner S. Word clusters in Tolstoy's «The Death of Ivan Ilyich» // The Modern Language Review. London, 1970. Vol. 65. № 1. P. 116—21.

7. Ярхо Б. И. Ритмика так называемого «романа в стихах» // Ars Poetica. M., 1927. I. С. 10.

8. Виноградов В. В. О языке Толстого (50—60-е годы) // Литературное наследство. М., 1939. Т. 35—36. С. 146.

9. Чичерин А. В. Идеи и стиль. М., 1965. С. 250.

10. Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. М., 1955, Т. 1. С. 250.

11. Скафтымов А. П. Нравственные искания русских писателей. М., 1972. С. 141.

12. А. Григорьев проницательно заметил еще в 1858 году в письме А. Фету: 'Толстой, вглядываясь в его натуру сквозь его произведения, – поставил себе задачей даже с некоторым усилием гнать музыкально-неуловимое в жизни, нравственном мире, художестве' (Григорьев А. Материалы для биографии. М., 1917. С. 205).

13. Цит. по статье Т. Л. Мотылевой «Толстой и Достоевский: их мировое значение» (Яснополянский сборник. Тула, 1974. С. 82).

14. Это показано в диссертации В. В. Федорова «Диалог в романе: Структура и функции» (Донецк, 1975), где анализируется «двуплановый диалог» в романе Толстого «Анна Каренина».

15. В. А. Свительский в статье «Логика авторской оценки в романе Л. Н. Толстого „Анна Каренина“» справедливо говорит о том, что у Толстого 'носит содержательный и ценностный характер сама степень проникновения повествователя в мир героя, мера его присутствия при герое, соотношение точек зрения… Именно положительная моральная и эстетическая оценка, возможная при условии духовного равенства между автором и героем (точнее было сказать: между повествователем и героем. – М. Г.), их конгениальности, их созвучия в повествовании, только она у Толстого дает основания для идентификации, для совпадения авторского посредника с героем' (Толстовский сборник. Тула, 1973. Вып. 5. С. 62—63).

16. Гей Н. К. Стиль как «внутренняя логика» литературного развития // Смена литературных стилей. М., 1974. С. 354.

17. См.: В. П. Боткин и И. С. Тургенев: Неизданная переписка 1851—1869 гг. М.; Л., 1930. С. 120.

18. Гольденвейзер А. Б. Вблизи Толстого. М., 1959. С. 181.

19. Пастернак Б. Л. Шопен //Ленинград. 1945. № 15—16. С. 22.

20. Напомню, как А. П. Чехов, один из самых внимательных и проницательных читателей Толстого, говорил, что на него действовали не «основные положения толстовской философии», а «толстовская манера выражаться, рассудительность и, вероятно, гипнотизм своего рода» (Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем. М., 1949. Т. 16. С. 132).

21. Л. Н. Толстой о литературе: Статьи. Письма. Дневники. М., 1955. С. 605.

22. Там же. С. 286, 287.

Трагическое совмещение противоположностей («Кроткая», «Сон смешного человека» Достоевского)

Не меньшую, чем у Толстого, внутреннюю ритмическую подвижность и изменчивость обнаруживает анализ тех же ритмических определителей речи в повести Достоевского «Кроткая».

В рассмотренных главах повести очень часто сменяется доминирующий тип, особенно окончаний, – от абзаца к абзацу. Причем, как и у Толстого, женские зачины и окончания, преобладающие в прозе с установкой на интонационно-мелодическую плавность, часто отходят на задний план и даже встречаются реже, чем употребляются слова с подобными формами зачинов и окончаний, – исходя из этого, можно предполагать, что писатели избегали начинать и завершать таким образом колоны. Заметно растет у Достоевского употребление ударных начал и концовок, но вместе с этим сравнительно возрастает и количество вроде бы противоположных им, явно безударных, дактилических и даже гипердактилических зачинов. И уже здесь можно увидеть одно из самых элементарных проявлений того совмещения противоположных ритмических тенденций, которое очень характерно для речевого строя Достоевского, особенно для доминирующей в «Кроткой», да и в большинстве других произведений Достоевского речи, напряженно-самоуясняющей «дело».

Показательно в этом смысле отличие ритмических характеристик вступления «от автора» от остальных глав собственно рассказа. Во вступлении гораздо меньше ударных структур, в нем преобладают женские и дактилические зачины и особенно вообще характерные для книжно-письменного стиля дактилические