во дворце кухаркой, но живет на берегу, и уже собиралась уходить, когда один из слуг вбежал на кухню и рассказал всем эту новость. Вот Ксения и решила, не заходя домой, передать ее мне. Никто не знает, сообщат ли об аресте команданте Кавалькаде. Может, это специально было сделано ночью, чтобы не поднимать лишнего шума.
– А где сейчас Кавалькада? – спросил я.
– Большинство кабальеро в казармах, – ответила служанка. – Тех, у кого в городе семьи, сеньор отпустил еще днем. После его возвращения у ворот казарм собрались родственники погибших гвардейцев, но дон Балтазар попросил их разойтись, пообещав, что завтра он обязательно со всеми побеседует… Пообещал, а тут такое несчастье… А ведь сеньор всегда держал свое слово!
– Да, плохи дела! – пробормотал я, понимая, что с арестом команданте наши надежды тоже пошли прахом.
– Что будем делать, шкипер Проныра? – Дарио глядел на приунывшую подругу, видимо, желая ее как-то успокоить. Однако у самого парня был такой растерянный вид, что любое сказанное им утешение прозвучало бы чересчур неискренне.
– Помочь дону мы не в силах, так что надо пораскинуть мозгами, как выбраться из города, – рассудил я, выглянув в окно на освещенный фонарями пустынный двор казарменного комплекса. У входа в будке дежурил скучающий привратник, уставшие гвардейцы, судя по всему, давно спали, и ничто не нарушало царящую вокруг особняка безмятежность. – Правда, есть шанс, что произошло недоразумение и что Владычица, разобравшись, отпустит команданте, только как-то плохо в это верится. Если бы ему скрутили руки сразу на входе в «Шайнберг», тогда все ясно. Но дона взяли под стражу после беседы с королевой, а это уже серьезно. Что такое он мог сообщить ей под конец разговора, от чего она пришла в ярость?
– Попросить милости для тех, кто спас Кавалькаду от Вседержителей? – без труда догадался Тамбурини.
– Очень даже вероятно, – подтвердил я. – Нам неведомо, как сильно на самом деле прогневалась Владычица на табуитов. Возможно, даже так, что не пожалела своего верного слугу, когда он решил выпросить прощение для кучки пособников ордена. Являйся мы рядовыми негодяями, это было бы гораздо проще. Но простить те выходки, какие наша банда творила в Аркис-Грандбоуле, королева Юга могла лишь в одном случае: если бы за нас вступился кто-то из ее приближенных… Так, по крайней мере, я думал, когда договаривался с доном Риего-и-Ордасом. И в теории это был беспроигрышный вариант. Наилучший из всех. Что же вышло на практике, сам видишь.
– Но куда мы побежим без коней, еды и оружия?
– Еды я вам в дорогу соберу, – обнадежила своего нового друга Катаржина. – В фехтовальном зале у сеньора найдется пара сабель, а коней можно взять на конюшне. Если наденете гвардейские шляпы и плащи, я выведу вас из казарм. Но как вы пройдете через городские ворота, я не знаю…
С улицы послышались топот множества ног, удары по металлу – кажется, по воротам казарменного двора, – и суровый, громкий голос, требующий, судя по всему, немедля открыть эти самые ворота. Мы бросились к окнам и убедились, что так и есть: за решетчатыми створами стоит отряд солдат, а всполошившийся привратник выскочил из будки и, жестикулируя, что-то кричит им в ответ.
Незваных гостей было так много, что и не счесть. Они заполонили все пространство у входа и мельтешили у двух других ворот – запасных. Ими в отсутствие Кавалькады никто не пользовался, и они стояли запертыми на все засовы. Туда солдаты пока не рвались, но, действуя в открытую, давали понять: штаб-квартира гвардии окружена, и если кто-то здесь намерен оказать сопротивление, его попытка заведомо обречена на провал.
Сопротивляться мы и не помышляли. Но не отказались бы забиться в какую-нибудь щель или погреб и схорониться там, пока угроза не минует.
– Поможешь нам спрятаться? – спросил я у вытаращившейся в окно Катаржины. Да уж, ей было с чего растеряться. Поди, не каждый день особняк ее сеньора брала в осаду рода солдат.
– Д-да-да, к-конечно! – заикаясь, кивнула служанка и метнула на Дарио взволнованный взгляд. – В винном погребе есть тоннель для разгрузки бочек. Он ведет на хоздвор. А на хоздворе можно нырнуть в силосную яму. Или, если поторопитесь – в бак водокачки. Там сбоку приделана лестница, по ней и заберетесь…
– Скорее проводи нас в погреб! – потребовал я, не желая мешкать ни минуты.
Привратник все еще переругивался с солдатами, но уже гремел ключами от ворот, а из казарм начали выбегать разбуженные шумом кабальеро. Каждый из них был опытным воякой и, еще не ведая, что стряслось, тем не менее облачился в кирасу и прихватил оружие. Вряд ли здесь разразится битва – хотя мы были бы этому только рады, – но без скандала явно не обойдется. Ну а пока они будут выяснять отношения, нам нужно, кровь из носу, скрыться от тех и от других. Если офицер, пришедший за нами, не дурак, он не скажет гвардейцам, что дон Балтазар арестован. Наоборот, соврет, мол, это команданте послал его сюда, и те, поверив, выдадут нас как миленьких. И лишь утром обманутым кабальеро откроется вся правда, да будет поздно…
Катаржина махнула нам рукой и поспешила к люку. Дарио последовал за ней, но я ненадолго задержался, чтобы прихватить кое-какие пожитки. Но прежде чем я подобрал их, мой взгляд упал на ту самую видеокамеру, которой вчера интересовался Тамбурини.
Упал и остановился.
Мысль, промелькнувшая у меня в голове, была тем озарением, которое я считаю своей фамильной особенностью. Нередко оно посещало в минуту опасности не только меня, но и моего отца, деда и прадеда. За что нас в общем-то и прозвали Пронырами. Вот и сейчас я интуитивно просчитал развитие дальнейших событий, прибросил наши шансы на удачу и сделал кое-что с прицелом на будущее.
Грохнув видеокамеру об пол, я потоптался по ней каблуком, затем выбрал из кучки обломков нужную штуковину, а прочий хлам распинал по комнате. Матрасы, подушки и одеяла, выдававшие наше присутствие, прятать было некогда. Да и незачем. Солдаты наверняка знают, сколько гостей прибыло в Садалмалик с команданте, и легко догадаются, где он мог их приютить. Оглядев напоследок чердак – а вдруг на меня снизойдет еще одно полезное озарение? – я сунул подобранную вещицу в карман и поспешил к Дарио и Катаржине, которые дожидались меня возле чердачной лестницы…
Вход в винный погреб располагался на кухне. Распахнув ведущую в подполье дверь, наша очаровательная спасительница хотела было отправиться туда вместе с нами, но я придержал ее за плечо, дав понять, что ее миссия завершена.
– Спасибо, дальше мы как-нибудь сами, – добавил я при этом. – Оставайся здесь и, если не хочешь нажить себе неприятностей, не вздумай нас выгораживать. А еще лучше поставь себе под глаз синяк и скажи, что мы силой принудили тебя нам помогать. Короче говоря, не губи свою жизнь из-за каких-то проходимцев, ведь мы тебе ничем помочь не сможем.
Тамбурини отблагодарил Катаржину намного горячее. Замявшись перед ней на мгновение, он все-таки исполнился решимости и, крепко обняв подругу за талию, поцеловал ее в губы. Катаржина в ответ наградила парня не менее горячим поцелуем. И даже прослезилась, хотя на первый взгляд не походила на сентиментальную барышню, что стала бы тосковать по мимолетному знакомцу…
Как девушка и сказала, тоннель, по которому в погреб закатывались винные бочки, вывел нас на хозяйственный двор. Фонарей на нем не висело, и это играло нам на руку. Отыскать силосную яму с водонапорной башней можно было и в темноте, незаметно для солдат, что наверняка следили снаружи за всей территорией казарм. В отличие от прочих ворот, ворота хоздвора были глухими, но фонарные блики за оградой давали понять, что этот выход также перекрыт.
Все же мы решили спрятаться в водокачке, а не в яме с заквашенным лошадиным кормом. Причиной тому был не только исходящий оттуда терпкий запах. Зарывшись в силос, мы были уязвимы для пик, какими солдаты не преминут истыкать наше укрытие вместо того, чтобы копаться в преющей измельченной траве. В баке с водой нас также могут обнаружить, но в его люк способен заглянуть лишь один человек, поскольку больше на узкой башенной лесенке попросту не поместится. Да и дотянуться пикой до дна резервуара он не сумеет. Так что в водокачке мы, если не спасемся, то хотя бы избежим нелепой гибели при поимке.
Пока влезали по лестнице на башню, озирались и прислушивались к тому, что творится в казармах. Главные ворота были уже открыты, и солдаты вошли во двор. Галдеж разразился знатный, но звона клинков или шума начавшегося обыска до нас не доносилось. Фонари за оградой также не мельтешили, и крики, что
