но окультуривал это мрачное место.
Сам процесс поедания пищи тоже являл собой унизительное зрелище. Достоинство при этом сохраняли лишь вожаки «зверья» и их приближенные. Рассевшись на бортике фонтана, они могли позволить себе есть неторопливо, по кусочку, попутно обсуждая новости или текущие дела. Для прочих заключенных завтрак превратился в натуральное спортивное состязание. Отойдя от раздачи, они сразу же ссыпали себе в рот крупу, проталкивали ее дальше хлебным катышем и запихивали поверх этого, словно пыж, капустный лист. И только потом плелись к фонтану, усиленно работая челюстями и закрывая переполненный рот ладонью, дабы оттуда не выпадали излишки пищи.
Причина этой вредной для пищеварения спешки была проста. Сожрав свои порции, околачивающиеся у фонтана «звери» часто желали добавки. И отнимали еду у более слабых узников, что подворачивались им под руку. Грабители делали бы это прямо у раздачи, если бы не тюремщики. Они не допускали беспорядков в этой части двора и охаживали дубинками возмутителей спокойствия, вторгавшихся на ту территорию. И каждый, кто не был уверен, что он сбережет свою пайку, старался запихать ее в рот, не отходя от раздачи. По тому, насколько быстро и ловко у заключенного это получалось, можно было судить, кто он: малоопытный новичок, бывалый сиделец или считающий дни до выхода на свободу ветеран.
Существовала еще одна категория узников, которая не торопилась глотать пищу сразу у раздачи. Это были те самые «падальщики», в число которых я дал себе зарок не попасть. Понурив голову, они несли еду к фонтану и протягивали ее «зверям». А те уже решали, брать подношение или сжалиться над дарителем и позволить ему съесть собственную пайку самому. И если последние еще не перемерли с голоду, надо думать, что как минимум дважды в день они все-таки питались.
Все, кто намеревался познакомиться со мной, судя по всему, отложили это на после завтрака – какой интерес глумиться над новичком на пустой желудок? Это дало мне время осмотреться и обнаружить нечто такое, что окрылило меня внезапной идеей. Внутри у меня все затрепетало, и я понял: если забрезжившая передо мной надежда рухнет, мое сердце просто разорвется от отчаяния.
Во двор выходили три двери: та, что вела на лестницу и этажи с камерами; дверь для тюремщиков, откуда они также выносили пищу; и еще одна дверь, ведущая в незнакомую мне пока часть первого яруса. Возле последней и расположились на земле кружком девять узников. Они держались особняком и ели из мисок. Причем ели не ту пищу, какой давилось на пути к фонтану большинство прочих сидельцев. Эта компания в открытую, с натуральным бесстыдством, откусывала по очереди от переходящей из рук в руки вяленой свиной ляжки. В центре круга отщепенцев лежали также лепешки хлебной пасты и целая головка сыра, а в мисках было налито молоко. Я понял это, когда увидел, как стекает оно по усам и бородам этих людей, которые никуда не спешили и вели себя подчеркнуто невозмутимо. Так, словно находились не в тюрьме, на виду у сотен голодных глаз, а сидели на свободе в каком-нибудь трактире, разве что без вина.
Я не мог пока в полной мере ощутить, что чувствовали прочие заключенные, глядя на пирующую компанию. Однако знал, почему они не набрасываются на наглецов, которые будто нарочно дразнили оголодавших собратьев по неволе.
Северяне! Девять краснокожих крепышей-коротышей, соотечественников Убби Сандаварга, которым также не повезло угодить в рабство к южанам. Но по неведомой мне причине эти головорезы питались в тюрьме так, будто были тут не пленниками, а гостями!
Нет сомнений в том, что гордые северяне не стали бы заниматься рабским трудом. Еще не изобретены пытки и казни, под угрозой которых тот же Убби взял бы лопату и пошел рыть землю бок о бок с другими рабами Юга. Тогда почему эти парни до сих пор живы и вдобавок сидят на особой, привилегированной диете?
Этому есть только одно объяснение. Обитающие в Ведре северяне – не обычные узники. Они – гладиаторы, чьи бои, по слухам, любит периодически устраивать Владычица. Вот почему их в прямом смысле слова кормят на убой и держат отдельно от остальных узников.
Ну а то, что краснокожие вояки пируют на глазах голодной толпы, тоже забава в их духе. Напротив, было бы гораздо удивительнее, если бы они грызли окорок втихаря, прячась в камерах от презренных беглых рабов! Да будь здесь не девять северян, а всего один, даже он не побоялся бы съесть свой гладиаторский паек на тюремном дворе.
Непонятно, правда, почему тюремщики позволяют гладиаторам провоцировать голодный бунт, но, видимо, есть и на то своя причина. Возможно, охрана не прочь сократить в Ведре количество заключенных, и ей нужен только предлог, чтобы учинить бойню. Тем более что большинство жертв этой «чистки» запишут на свой счет сами провокаторы, чем снимут с тюремщиков часть вины за якобы допущенную халатность. А может, это тоже был воспитательный прием: постоянно напоминать строптивым рабам, как выглядит и пахнет настоящая вкусная пища. И чтобы они смотрели на нее – близкую и одновременно недосягаемую, – пускали слюнки и острее осознавали, какого счастья лишились, дерзнув на побег.
Так оно на самом деле или нет, мне было наплевать. Моя политика, в отличие от политики охраны, была не такой замысловатой. Я понятия не имел, кто эти крутые парни и как долго они здесь находятся. Но если я хотел избежать побоев и унижения, то не мог не подойти к ним и сообщить, что являюсь другом их знаменитого соотечественника.
Задача эта казалась простой лишь на первый взгляд. На самом деле она была еще рискованнее, чем знакомство со «зверьем». Краснокожие головорезы и на свободе не слишком приятные в общении типы, особенно если вы с ними не знакомы. Как изменилась их психика в неволе, я мог лишь догадываться, но явно не в лучшую сторону. Дразня толпу, они пребывают начеку и готовы вмиг пришибить любого, кто, утратив от голода рассудок, ринется отбирать у них пищу. Неспроста ведь между кружком гладиаторов и прочими сидельцами образовалось пустое пространство, на которое не заходят даже «звериные» вожаки.
Что будет, когда я переступлю эту запретную черту? Успею ли сказать хоть слово в свое оправдание, прежде чем северяне оторвут мне голову?.. Не узнаю, пока не проверю. А проверив, могу очень не обрадоваться тому, что узнаю. Одно известно наверняка: изгаляться надо мной крепыши-коротыши не будут. Их принципы не позволяют им пытать и унижать людей без особой необходимости. Любой северянин, проявляющий садистские наклонности, позорит не только себя, но и весь свой клан, а также память достославных предков.
Почти все «звери» расправились со своими завтраками и теперь, желая добавки, выискивали себе жертв среди отходящих от раздачи заключенных. Более благоприятного момента, чтобы пересечь двор по противоположному краю, не сыскать. Я опустил взгляд и начал понемногу двигаться в нужном направлении, попутно решая, как лучше всего подкатить к пирующей братии. А также мысленно моля богиню Авось, чтобы в этой компании случайно не оказалось врагов Сандаварга. Северяне не любят выносить сор из избы, распространяясь о своих междоусобицах, и Убби не рассказывал мне, с какими кланами он в ссоре. Возможно, что таковых и не было. Но, зная его свирепый нрав, я не стал бы утверждать это с полной уверенностью.
Я добрался до середины двора, и ничто вроде бы не предвещало беды – по крайней мере, в ближайшие несколько минут. Однако жизнь в очередной раз проучила меня, дав понять, что в Ведре нельзя расслабляться даже на мгновение.
Я уже откашливался, прочищая горло, чтобы окликнуть гладиаторов, и в этот момент кто-то со всей мочи заехал мне между лопаток. Случилось это совершенно внезапно и, главное, без предваряющих нападение угроз и брани! От удара я прикусил язык и не успел опомниться, как грохнулся ниц, на утоптанную не одним поколением узников землю. А коварный ублюдок запрыгнул мне на спину, вцепился в ворот и принялся стаскивать с меня куртку. Сразу же за этим второй грабитель начал выкручивать мне правую стопу, пытаясь завладеть моим ботинком.
Видимо, не надеясь на свой кулак, нападавший сбил меня наземь пинком в прыжке. Но поскольку удар пришелся не по голове, я не потерял сознание и, едва сообразив, что к чему, взялся изо всех сил отбиваться.
Этот «зверь» был или не слишком опытен, или слишком жаден. Вместо того чтобы первым делом оглушить жертву, он сразу позарился на ее одежду, за что и поплатился. Приподнявшись на одной руке, другой я зачерпнул пригоршню пыли и метнул ее вверх. Враг инстинктивно отшатнулся и закрыл лицо ладонью. Это позволило мне перекатиться набок и спихнуть с себя ошеломленного грабителя. А потом