Впрочем, изобилие вина могло устранить такую преграду, и я решил не откладывать это дело в долгий ящик. Тем более что пить с северянами и не упиться вдрызг мог разве что покойник. И как только охрана заперла наш вертеп на все засовы и законопатила окошки, дабы наши пьяные вопли не нервировали прочих узников, я с головой и без оглядки окунулся в хмельной угар.
Поставив перед собой цель ни в чем не отставать от северян, я тоже крепко налегал на выпивку. Но все равно моя глотка не могла пропустить через себя столько вина, сколько его выдували краснокожие проглоты.
Винные реки и нервно-физическое истощение сделали так, что я быстро и основательно захмелел. И когда соратники только-только входили во вкус веселья, у меня перед глазами уже все плыло и двоилось. Предатель-язык вышел из-под контроля: развязался и одновременно заплетался. Я без умолку нес какую-то ахинею, но меня мало кто слушал. А если слушал, то с трудом понимал. Что, впрочем, было к лучшему – не хватало еще, чтобы моя болтовня кого-нибудь обидела и мне свернули шею. А так северяне просто пропускали невразумительный поток моих слов мимо ушей. Или потешались надо мной вместе с задорно хохочущими Агнешкой, Биби и Жерменой, хотя я вроде бы пытался говорить с ними о серьезных вещах.
Я выпил с каждым из крепышей-коротышей из одной кружки в знак нерушимой дружбы и взаимоуважения (вообще, запивать тосты у северян принято из огромного традиционного рога, но здесь им не полагалась посуда, какую можно было использовать в качестве оружия).
Я драл горло, подпевая героическим песням, даже тем, в которых не знал ни слова.
Я воздавал хвалу павшим героям, в честь которых братья продолжали произносить панегирики даже в разгар оргии.
Я разражался радостными криками вместе со всеми, часто понятия не имея, с чего вдруг они опять разорались.
Я подбадривал собутыльников, решивших устроить шутливые борцовские поединки за право первого обладания приглянувшейся женщиной.
Более того, я сам выходил бороться из-за женщин, если кому-то из северян чудилось, будто я намерен его обойти; чудилось не без основания, ведь я перемигивался со всеми пышечками, когда они одаривали меня игривыми взорами. Ясное дело, что соперники неизменно укладывали меня на лопатки, даже не напрягаясь. Чему я вовсе не огорчался, поскольку еще не напился до той степени, что счел бы наших дам прекрасными и взялся всерьез из-за них состязаться.
Я быстро потерял счет времени, и вскоре мне стало казаться, что наша гулянка идет уже вторые сутки, хотя в действительности она длилась часа три-четыре. От парфюмерных ароматов, что мы вдохнули сразу по возвращении в казарму, давно не осталось и следа. Им на смену пришли тяжелые запахи винного перегара и потных тел, с которыми вентиляция казармы почти не справлялась, а окна тюремщики законопатили. Хотя, возможно, на это все и рассчитывалось. В плохо проветриваемом помещении гуляки захмелеют намного быстрее, отчего быстрее свалятся с ног и угомонятся.
Немудрено, что первым из праздничного круговорота вылетел наименее стойкий гуляка – я. Наслушавшись доносящихся из разных углов казармы сладострастных стонов, я – самый хилый и невезучий гладиатор-любовник, – ненароком вспомнил об оставленной мной где-то далеко-далеко Малабоните. И вмиг приуныл – вспоминать о ней на пьяную голову было гораздо тяжелее, нежели на трезвую. Разумеется, не проходило и дня, а порой и часа, чтобы я не думал о Долорес. Но сегодня ей жилось значительно проще, чем мне, да к тому же она могла сама о себе позаботиться. Вот я и не терзался этими переживаниями, тем более что у меня других проблем было выше крыши. Зато сейчас, в минуту душевной релаксации, удержать рвущиеся на свободу мысли оказалось невозможно. И они устремились прочь, сквозь тюремные стены, к родному «Гольфстриму», после чего рука моя невольно потянулась за очередной кружкой с вином. И еще за одной… И еще…
Последнее, что я запомнил перед тем, как окончательно вырубился, это пухлые женские руки, прижимающие меня к увесистым колышущимся грудям. А также пьяное хихиканье, от которого я хотел отмахнуться, как от назойливой мошкары, но не мог, ибо был заключен в крепкие объятья. Кажется, это была Биби. Или, может, Агнешка – какая теперь разница. Кажется, у меня даже что-то с ней получилось. По крайней мере я честно пытался совершать какие-то возвратно-поступательные телодвижения. Хотя, скорее всего, с нулевым результатом, разве только профессионалка-жрица употребила на раскачку моего почти бесчувственного тела все свое мастерство… Вот только зачем бы ей сдалась лишняя морока, когда вокруг хватало бодрых и готовых продолжать оргию северян…
Возможно, ночью мне даже что-то снилось – не припоминаю. Если и снилось, все равно этот сон был не так интересен, как последующее пробуждение. После такой пьянки я мог бы запросто проспать целые сутки, и еще сутки провалялся бы трупом, пока не восстановил подорванное самочувствие. Однако мне было суждено проснуться спустя всего несколько часов и, естественно, не по своей воле. А также малоприятным способом: кто-то держал меня за шиворот под умывальником и лил мне на голову воду.
– Прошу прощения, – пробормотал я, кое-как приходя в сознание и пытаясь тщетно уклониться от водяной струи. – Малость перебрал, с кем не бывает… Я нечаянно. Сейчас все уберу и вымою.
Первое, что пришло на ум: во сне мне приспичило блевать, и какой-то сердобольный северянин уволок меня в санузел, дабы я ненароком не захлебнулся. Но льющаяся на макушку холодная вода прояснила рассудок и дала понять, что я ошибся. Во рту ощущалась сухость, а вот противного привкуса блевотины не было. Такая подлянка со стороны желудка не исключалась, но пока он вел себя пристойно.
– Загрызи тебя пес, Проныра! – послышалось в ответ. – Я приперся сюда за тысячи километров и позволил мерзким южанам засадить меня в эту дыру, чтобы спасти его жалкую шкуру, а он – гляньте-ка! – тут пьяный с бабами кувыркается! Нет, я, конечно, знал, что ты тот еще прохвост, но сегодня ты превзошел все мои ожидания!
От столь неожиданного ответа я отпрянул от умывальника, словно ужаленный, и выскользнул из крепкой хватки разбудившего меня северянина. Затем обернулся и не поверил своим глазам. Передо мной стоял и радостно скалился… самый что ни на есть настоящий, из плоти и крови, легендарный наемник Убби Сандаварг!..
Часть 3
Крысы на корабле
Глава 13
– Насколько ты считаешь справедливым твое испытание Юга, домар? – спросил Сандаварг у Тунгахопа за завтраком спустя сутки.
– Справедливым? А что вообще такое – настоящее испытание воина? – поинтересовался в ответ Тунгахоп. После чего сам же ответил: – Это испытание, которое способен пройти только северянин, и больше никто. Ты согласен?
Убби не нашел что возразить более пожилому и уважаемому собрату и лишь молча кивнул.
– Испытание воина всегда предельно сурово, – продолжал седобородый гладиатор. – Воин может преодолеть его, а может проиграть – заранее не угадаешь. Испытание может быть с подвохом, может заставить хорошенько поскрипеть мозгами, может даже загнать тебя в угол и принудить сдаться… Тот, кто подвергает воина испытанию, вправе столкнуть его с любой трудностью, но не вправе делать одно: намеренно превращать испытание в непреодолимое. Учитель, который приказывает ученику пройти над пропастью по тонкому бревну, не знает заранее, справится ли тот с заданием. Однако учитель знает совершенно точно, что бревно не сломается у его питомца под ногами, ведь перед тем, как дать ему задание, учитель лично это проверил… В последнем нашем бою южане выгнали нас на подпиленное бревно, и это было уже не испытание, а казнь. Мы не должны были выжить, брат. Опоздай Проныра хотя бы на чуть-чуть, никто из нас не ушел бы в тот раз с арены по тропе Героев. И вот с тех пор я теряюсь в догадках: можно ли выдержать испытание, которое изначально задумано, как бесчестное?
– Возможно, мы с Пронырой знаем ответ на твой вопрос, домар, – сказал Убби, отхлебнув из миски молока и покосившись на меня. – Это рискованный путь, но он совершенно честен, мое слово! Настолько честен, насколько может быть честной битва свободных северян с южанами на их территории. Как вы посмотрите на то, чтобы присоединиться к нам и завершить ваше испытание Юга не в Кровавом кратере, а на борту нашего бронеката?
Тунгахоп и прочие гладиаторы озадаченно наморщили лбы и заворчали. Мы уже оклемались после
