пьянки, но ее отголоски еще давали о себе знать и плохо влияли на наши мыслительные процессы. Я и протрезвивший меня Сандаварг успели о многом наговориться, пока северяне целые сутки отсыпались с похмелья. Сегодня состоялся первый серьезный разговор, в котором участвовали все обитатели казармы – и новички, и старожилы, – и обсудить нам предстояло многое. Скваду Тунгахопа также следовало узнать всю правду, поскольку, взявшись шептаться за их спинами, мы с Убби поступили бы не по-товарищески…
Когда я мало-мальски очухался, обрел дар речи и понял, что вижу перед собой не пьяную галлюцинацию, а живого Сандаварга, тот успел неплохо здесь освоиться. Выпив за встречу с еще державшимся на ногах Тунгахопом, Убби недвусмысленно поглядывал на Жермену, которая тоже еще не дрыхла к тому моменту в обнимку с кем-то из героев, как ее подруги. Сандаварг явно ждал, когда домар уснет, поскольку иначе новичку было бы неприлично пользоваться наградой, какую он не заслужил.
Однако любовные планы Убби не сбылись. Едва Тунгахоп наконец-то свалился на пол и захрапел, Жермена подошла к двери и постучала. Тут же в казарму ворвался дежуривший снаружи отряд тюремщиков. Окинув место отгремевшего веселья суровыми взорами, они велели нам с Сандаваргом проваливать во двор и находиться там, пока нас не загонят обратно. Мы с удовольствием вышли из душного вертепа на свежий воздух и уселись на бортик фонтана. Мне хотелось о многом расспросить северянина, но он нарочно отодвинулся от меня подальше, дабы не показывать охране, что мы знакомы. Соображал я пока плохо, но конспиративный намек понял. Поэтому мы просто сидели и молча наблюдали, как вертухаи искореняют осточертевший им за день рассадник пьянства и разврата.
Тюремщики справились с работой довольно расторопно – сразу было видно, что им это не впервой. Сначала всех упившихся до бесчувствия северян выволокли во двор, затем весь реквизит жриц любви пошвыряли в подъехавшую конную повозку, а в конце туда же усадили их самих. Уснувших Агнешку и Биби пришлось волей-неволей будить, поскольку охрана не желала надрываться, таская их телеса на руках. После того как груженая повозка отправилась к выходу, северяне были тем же грубым образом перемещены обратно. Правда, раскладывать их по казарме тюремщики уже отказались и просто побросали как попало через порог.
Разгребанием оставшегося бардака занялись мы с Убби. И когда наши храпящие сокамерники были аккуратно разложены рядком вдоль стены, во мне, взмокшем и выдохшемся от работы, шумели лишь остатки вчерашнего веселья. Чего нельзя сказать о похмелье. От быстрого протрезвления оно взялось терзать меня на несколько часов раньше положенного срока. Хотелось отложить разговор с Сандаваргом до утра и тоже завалиться спать, но разве я мог так поступить, не расспросив его хотя бы о самом главном. И в первую очередь о том, каким ветром его вообще сюда занесло.
– Если думаешь, что у тебя одного выдался веселый месячишко, ты крупно ошибаешься. – Убби зевнул, разлегся на спальном месте покойного Улуфа и, заложив руки за голову, повел свой рассказ. За окнами, которые нам снова открыли, уже светало, но сегодняшний тюремный подъем гладиаторов не касался. – Поначалу все шло в точности, как мы и планировали. Шкипер Вирен и Сенатор погнали обе развалюхи на юг в тот же день, как только вы с Кавалькадой ускакали. Дорога разведанная, Столпов по пути нет, Вседержители больше не докучают. Лишь дикари на горизонте то и дело проскачут, но они – твари пуганые, поэтому к железным развалюхам даже на три катапультных выстрела не приближаются… Скука смертная, короче говоря. Раньше хоть с гвардейцами цапались, все веселей было, а тут хоть удавись с тоски. Эх, не таким я представлял себе край света, Проныра! Совсем не таким, загрызи его пес… В общем добрались вскоре до озера, где табуиты водой заправлялись, и снова лагерь разбили. Там и решили, как договаривались, вашего возвращения дожидаться. Места тоже скучные, но хотя бы красивые. Я у таких огромных озер еще никогда не бывал. Поэтому первую пару дней просто просиживал на берегу, шум волн слушал да вдаль таращился. Главное, здесь не жарко, что, сам понимаешь, нам, северянам, особенно по душе. Потом, когда на большую воду вдоволь насмотрелся, гляжу, все делом заняты, а значит, надо и мне чем-то руки занять. Хотел поначалу толстяку помочь железяки перебирать, но он меня к ним даже близко не подпустил. «Помню, – разорался, – как ты на «Зигфриде» гайки срывал и инструмент ломал, поэтому снова получишь гаечный ключ только через мой труп!» Ладно, плюнул я на него и на его механизмы и пошел другую работу искать. К женщине твоей даже подходить не стал. Она свои тряпичные крылья собирала по рисункам Дарио, а это дело тонкое, аккуратности требует, тут от меня подавно пользы не будет. Один господин Физз ко мне с пониманием отнесся. «Охота здесь – дерьмо, – говорит. – Птица вся крупная, умная, на свет ночью в пасть не летит, а бабочек вообще нет. Да и холодно слишком по ночам. А меня на холоде в сон клонит, вялый становлюсь, никого сам поймать не могу. Может, изловишь мне на досуге пару живых птичек, если тебе не трудно, а то я по свежатинке очень соскучился». Ну, ради хранителя Чистого Пламени я не только птичек, а стадо антилоп голыми руками с радостью переловлю! Так что сплел силки и пошел по берегу птичьи гнездовья искать. Заодно, думаю, и свежих яичек добуду, ведь господин Физз их тоже обожает… Не сказать, чтобы такая работа была мне по душе. Но что поделать, если поблизости никто не нарывается на знакомство с братом Ярнклотом, да и хранителю разве откажешь? Так и промышлял по округе неделю, пока внезапно не вернулся этот Анхель с отрядом, загрызи их пес, и не рассказал, в какое паскудство вы с Дарио и команданте вляпались.
– Анхель? – удивленно переспросил я. – Тот самый лейтенант Анхель, который выступал парламентером от Кавалькады, когда мы держали в плену сеньора Риего-и-Ордаса?
– Точно – он и есть! – подтвердил северянин. – Он и еще одиннадцать кабальеро, которым повезло вырваться из города после ареста команданте. Владычица хитро поступила: сначала вроде как за одними вами стражу отправила, а когда та за ворота казарм проникла и вас скрутила, тут и черед кабальеро настал. Но они-то угрозу нутром чуют, с самого начала смекнули: что-то неладное творится. Еще днем, когда вы в Садалмалик въехали, весь город на вас косо поглядывал. С той поры кабальеро ушки на макушке держали. И когда солдаты их вязать начали, они схватились за шпаги, кирасы напялили и – на прорыв к конюшне!.. Хорошая, говорят, была битва. Вот только неравная. Вдобавок кое-кто из гвардейцев в городе со своими семьями ночевал, и до них было не докричаться – казармы оцеплены… Короче говоря, днем их вернулось в город двадцать семь, не считая вас и дона, а ночью с боем из города вырвалось всего двенадцать. Остальных либо схватили, либо они полегли на улицах и у городских ворот. Вернее, все они теперь мертвы. Насколько Анхель в курсе, тех кабальеро, кого схватили, Владычица на следующее утро повесила. Без суда и следствия, якобы за измену. Но на самом деле – из страха, что начнутся волнения и народ их освободит. В Садалмалике помимо самих гвардейцев проживает много отставных ветеранов Кавалькады, и они могли бы возмутиться таким произволом. Ну а какой резон сытому и довольному жизнью ветерану бузить, если вступаться не за кого, кабальеро и команданте в городе нет, а о том, куда они запропастились, ходят лишь слухи. Так, словно остатки Кавалькады и вовсе не возвращались домой, а продолжают считаться без вести пропавшими на севере.
– Всемилостивая Авось! – Я схватился за голову. – Даже не знаю, что станет с сеньором Балтазаром, когда я ему об этом сообщу! Еще пятнадцать
– Тебе что, разрешено не только пить вино и дрючить шлюх, но и общаться с команданте?! – удивился в очередной раз Сандаварг. – Анхель говорил, что его упекли туда же, куда и тебя – в Ведро, – но был уверен, что вам с доном нипочем не дадут свидеться.
Настал мой черед рассказать о своих похождениях. Короткого ответа на этот вопрос не существовало, и мне так или иначе пришлось объяснять Убби все с самого начала.
До этой минуты северянин пребывал в полной уверенности, что Дарио также находится здесь, и, раз уж я о нем не заикнулся, значит, он жив и здоров. Известие – или, вернее, пока лишь предположение – о судьбе нашего юного друга стало для Сандаварга неприятным откровением. Он помрачнел и выругался. Лежать ему сразу расхотелось. Поднявшись на ноги, Убби подошел к ближайшему окошку и задумчиво уставился на проникающий в казарму утренний луч солнца. Меня Сандаварг не перебивал, но, похоже, слушал мой дальнейший рассказ вполуха. История моего знакомства с Тунгахопом и битва в Кровавом кратере новоприбывшего гладиатора уже не интересовали. И впрямь, чему тут удивляться? Мы с Убби творили подвиги и похлеще. К примеру, не так давно мы всего за полчаса успели сбросить в пропасть вакта, прикончить трех Вседержителей и сбить их летучий корабль.
Я закончил освещать свои гладиаторские похождения, но Сандаварг продолжал торчать у окна в угрюмом настроении и таращиться в одну точку.
– Если команданте не ошибся, – а раз его еще не вздернули, то он наверняка прав, – у нас серьезные
