оставшиеся два десятка снарядов к ним.
Тунгахоп и его сквад тоже рвались с нами в бой, однако, к огромному сожалению этих вояк, их время ушло. Связанные контрактом с королевой, теперь они неусыпно стерегли ее, а она запретила им отлучаться с поста в преддверии грядущей войны. Северяне скрипели зубами от досады, но ничего не могли поделать. Если они нарушат договор, Владычица заменит строптивых наемников на роту солдат из эскадры Дирбонта. И тогда Тунгахоп со товарищи не смогут проконтролировать, как хозяйка освободит из тюрем северян- гладиаторов. Разрываясь между желанием составить нам компанию и долгом перед соотечественниками, домар сделал выбор в пользу последних. Что, безусловно, являлось мудрым поступком, хоть это и задевало гордость героев.
Пока адмирал Дирбонт проводил рекогносцировку, планировал атаку и распределял боевые задачи, я потренировался в управлении «Носорогом». Он был раза в полтора длиннее «Гольфстрима» и обладал выдающейся вперед носовой палубой, чуть приподнятой для лучшего старта снаряда. Ограждения на ней были съемными и перед стрельбой убирались. Мы сделали два пробных выстрела каменными глыбами, равными по весу нашей бомбе, и определились, насколько близко сможем подъехать к краю Жерла. Конечно, для более точной пристрелки требовалось сделать не два, а хотя бы полдюжины выстрелов. Но мы побоялись переусердствовать и ненароком сломать главное орудие аккурат накануне битвы.
Маневренность у дальнобоя-тарана была не на высоте. Но мощный ДБВ и усиленная корпусная броня компенсировали неповоротливость «Носорога». А вращающиеся зарядные маховики, каждый из которых весил более полусотни тонн, создавали дополнительную защиту со стороны бортов.
Сепилла на «Носороге» отсутствовала, но его корма, на которой располагался мостик, была достаточно высокой и неприступной. Поначалу было непривычно управлять бронекатом с такого возвышения, но потом я понял, в чем кроется преимущество подобной конструкции. С этой обзорной точки оказалось очень удобно наводить на цель катапульту. Стоя у штурвала, я отчетливо видел из рубки, куда направлен наш носовой трамплин. Это все равно, что смотреть в прицельное устройство гигантского арбалета, и капитан «Носорога» прекрасно справлялся с обязанностями наводчика без посторонней помощи.
Через два дня после того, как эскадра Дирбонта прибыла к Жерлу, все было готово к нападению. Разведчики докладывали, что за последние сутки возле Столпа наблюдается подозрительное оживление. В небе было замечено сразу несколько летающих кораблей. На дамбе и у ее подножия появились вакты. Они все чаще выходили за пределы охранного периметра, забредая все дальше и дальше. Вакты явно что- то искали и планомерно расширяли круг своих поисков. А с наступлением сумерек мы заметили, что всполохи на вершине башни участились, тогда как раньше они сверкали менее интенсивно. Связано все это или нет с нашим присутствием, неизвестно, но в любом случае не стоило оттягивать атаку. Мы понятия не имели, на какие еще сюрпризы способны Вседержители. И пока они не преподнесли нам что-то похуже, следовало бить те вражеские козыри, какие уже лежали на столе.
Ночь перед сражением Дарио провел в шатре Владычицы и лишь к рассвету вернулся на «Носорог». Вид у обласканного напоследок королевой фаворита был серьезный и задумчивый, но держался он уверенно и не выказывал ни страха, ни нервозности. Команда еще спала, но сон ее был тревожен. И едва главный герой грядущего дня взошел на палубу, многие спящие вдоль бортов южане заворочались, открыли глаза и оторвали головы от подушек.
– Как твое самочувствие? – поинтересовался я, когда Тамбурини, постояв немного в раздумьях перед заряженной в катапульту бомбой, поднялся ко мне в рубку. Я видел, что с парнем все в порядке, просто хотел определить по голосу, насколько он в действительности волнуется.
– Готов поспорить, вы не догадаетесь, шкипер, о чем я думал, пока шел сейчас по берегу. – Дарио отмахнулся от моего вопроса, чем в принципе тоже дал понять, что чувствует себя нормально. – Нет, не о грядущем сражении. И не о смерти. И даже не о своем ребенке, которого никогда не увижу. Я думал о собственной реакции на все, что сегодня происходит вокруг нас. Какая-то она… нетипичная, и это еще мягко сказано. Знаете, в последнее время у меня появилось настоящее раздвоение личности. Только не болезненное, а доброкачественное, ведь каждая из этих личностей сохраняет ясность рассудка и легко поддается контролю. Даже когда они овладевают мной сразу вдвоем. Первая личность ведет себя вполне нормально. Она испытывает страх, поскольку не хочет умирать, и все время мечется, ища повод уклониться от уготованной ей судьбы. Но вот ее сестрица… она меня, сказать по правде, пугает. И днем и ночью она ежеминутно следит за первой личностью, будто ученый за подопытной крысой, и педантично анализирует все изменения, происходящие с ней на пороге смерти. Даже сейчас, когда я вам это говорю, мой внутренний наблюдатель пытается понять, что и почему вдруг заставило меня рассказать вам о моем бзике… Странно, не правда ли? Особенно принимая во внимание то, что вторая личность умрет вместе с первой, и собранные ею сведения никак им обеим не помогут… С вами подобное никогда не случалось?
– Даже не знаю, что на сей счет и думать… – Я растерялся. Затронутая Тамбурини тема сбила меня с панталыку. Требовалось что-то ему ответить, как-то его подбодрить… Только я понятия не имел, как, поскольку мне на ум не приходило ничего вразумительного. – То, о чем ты толкуешь, вряд ли мне знакомо, ведь я никогда не бывал на твоем месте. Каждый раз, когда я шел навстречу гибели – сознательно или нет, – я не ставил перед собой задачу умереть. Напротив, всячески старался выжить и отыскать путь к спасению. И сегодня буду заниматься тем же. Хочешь знать, о чем я размышлял до твоего прихода? Терзался трусливыми, малодушными мыслями. Тешил себя надеждой, что все окажется проще, чем мы думаем. Что нам удастся сбросить контейнер прежде, чем Вседержители поднимут тревогу и дадут отпор. Что потом нам повезет унести ноги, получить амнистию, вернуться в Атлантику, вновь заняться любимым делом и безбедно дожить до старости. Еще я постоянно думаю о том, как после твоей смерти меня будет мучить совесть, и не хочу, чтобы эта мысль превратилась в навязчивую. Но худшее из моих последних раздумий не это. Самая постыдная мысль, на какой я себя все время ловлю: а ведь мне по большому счету начхать, спасешь ты мир или нет. Ты погибнешь, и все твои мучения закончатся. А нам – если, конечно, мы доживем до завтра, – или придется расхлебывать заваренную тобой кашу, или возвращаться несолоно хлебавши, думая о том, что все было напрасно, и что у наших детей действительно нет будущего. Одно не больно-то приятнее второго. И в глубине души я чертовски зол на тебя, парень. На тебя и на весь ваш проклятый орден табуитов, с которым нас угораздило связаться. Вы перевернули мой привычный мир, не спросив меня о том, готов ли я к такому потрясению и понравится ли оно мне. Я помогаю вам лишь потому, что увяз в этом дерьме по самые уши, а вовсе не по велению сердца или какого-то дурацкого чувства долга перед человечеством… Только без обид, ладно? В конце концов, ты тоже впутался во все это не сам, а по прихоти своего отца. Он наставил тебя на этот жизненный путь. Превратил сына в оружие возмездия и закрыл перед тобой прочие дороги, по каким ты мог пойти по жизни, минуя войны, кровь и самопожертвование.
«Вот и подбодрил… Разумеется, ничего такого я поначалу не собирался говорить вслух, а тем более Дарио. Но его откровенность оказалась заразительна, а моя только и ждала момента, чтобы выплеснуться из меня наружу».
– Что ж, вы достаточно честны со мной, шкипер Проныра. – Тамбурини, однако, не обиделся на мою прямоту. Или, по крайней мере, не подал виду, что обижен. – Так честны, как может быть честен один товарищ с другим. И этот ваш ответ – лучший из всех, какие вы могли мне сейчас дать. Спасибо вам за все. Я никогда не сомневался, что вы – настоящие друзья, пусть вам и пришлось из-за меня настрадаться. Но если благодаря мне вы успеете на своем веку увидеть на Земле Чистое Пламя и погреться возле него, обещайте, что перестанете держать на меня обиду. Идет?
– По рукам! – ответил я, все еще ощущая неловкость от того, что сморозил глупость. – За кусок хорошо прожаренного мяса – такого, каким твой отец угощал нас в храме Чистого Пламени, – я буду во всеуслышание объявлять тебя святым в каждом городе, где только ни окажусь. Поэтому ты уж постарайся там, в Жерле, чтобы твои друзья хотя бы под старость лет поели вдоволь нормальную пищу…
Неизвестно, как долго мы еще проживем, но этот парень встречал последний рассвет в своей жизни. И эта мрачная уверенность в собственном будущем придавала ему спокойствия. Я не соврал: сейчас я действительно ему завидовал. Потому что трудно было найти в это утро на этом берегу человека счастливее Дарио Тамбурини…
Возможно, он хотел еще о чем-то со мной поговорить, но нас прервали громкие звуки горнов. Это сигнальщики развернувшейся еще с вечера в боевой порядок эскадры трубили побудку, а значит, время
