Блеск дней звенящих... Плеск ночей беззвучных... О радость! Радость! нет границ и слов!.. Среди лугов сверкающих и тучных, среди беззвучных горних облаков...
162
Откинув голову, ресницы опустив, – да, золотые длинные ресницы, – проникнуть Я пытаюсь звезд прилив... пытаюсь вспомнить человечьи лица. Заботы их, желаний громкий спор, и что они зовут в тоске грехами, – как тающий, причудливый узор, проносится дрожа перед глазами. Волнений их поющая стрела, что называют горе или слава – все это только детская игра, бесцельная и шумная забава. Я забываю даже имена их увлечений в смене их столетий. Вы любите сидеть в саду, когда играют возле на дорожках дети? И Я порою чувствую ее – случайную и временную радость смотреть на их борьбу и торжество и заблуждений горечь или сладость. И Я бы их, смеясь, ласкал рукой и гладил волосы, времен разрушив стены, когда бы сон блаженный золотой не приковал Мои в пространствах члены.
163
О положи Мне голову в колена. Уста спокойные Я ныньче утром рад к твоим приблизить –?горьким, как измена, к твоим приблизить –?красным, как гранат. В тебя вдохну Я в долгом поцелуе, хочу вдохнуть тот странный, страшный свет, те неземные огненные струи, которым равных в мире этом нет. Освобожденный от земного тлена, ты будешь пить пчелы небесный мед. О положи Мне голову в колена, подставь губам всегда алкавший рот.
164
Лишь только ночь отбросила рукою со лба волос густую пелену,– я слышу, голос мне звучит трубою и падает, вонзаясь в тишину: «Ты отдыхал в Моих объятьях нежных, из губ Моих ты пил сладчайший мед и прославлял Меня в стихах безбрежных, благословлял Меня из рода в род. «Так знай, что этот свет и озаренье, чему тебе названий не сыскать – «лишь тусклое ночное отраженье,
