Не научившись быть вполне земным, я не умею быть еще жестоким. Мои слова оглушены высоким, неуловимым, тающим как дым. На этот кров –?наш тесный шаткий дом – не ринутся слова мои обвалом,– хотят светить прозрачнящим огнем, возвышенным в униженном и малом. Горевшее то тускло, то светло, косноязычное от сновидений тело, ты никогда справляться не умело с тем, что в тебе клубилось и росло. И ямбами, напевными стихами, чем до сих пор молились только мы,– как рассказать о том, что нынче с нами, о этих камнях и шатре из тьмы, о радости дыхания ночного, о непрозрачном, теплом и простом, о близости телесной, о родном... Как низвести в мир скудной жизни слово!
198
Наш ранний чай, что мы с тобою пьем, размешивая с утренним лучем, над тенью уличной бездонной щели, и за окном, на камне городском напоминанье –?яблони и ели... И белая тяжелая луна, плывущая над пустотою сна, касаясь краем каменным постели, и в непрозрачной пустоте окна – прозрачные безвесные недели... О, наш воздушный, наш непрочный дом, где между дверью, зеркалом, окном, ломая руки, бродит жизнь со страхом, стоит в окне, боясь взглянуть назад... и где идет вдоль стен бесшумным взмахом обойный непрерывный листопад.
199
В тех местах, где близки к людям небо и земля, ничего мы не забудем – ты и я. Обойдем поля, эфирной чистотой дыша, там, где скотий ангел мирный, тихая душа, рот целует шелковистый у коров... Посетим опять ветвистый мир лесов. Упираясь в дно речное с челнока, отплывем опять с тобою в никуда. Вновь впадет в закат дымящий, раскалясь, река... односложное, горящий, вновь воскликну –?да: да –?в пространства, мир дорожный, в будущее –?да. Это только сон тревожный, это –?никогда... Здесь, в камнях изгнанья, гнева – знай, до боли знай – только сниться может, Ева, обретенный рай.
200
Что в том, что тесно дышим, спим, живем – ты рядом, здесь и –?нет тебя со мною... Ты наяву томишься древним сном – пустынной древнею тоскою. Мы думаем, что разорвали нить заклятий, в вечном вознесенных, и что любовь двух обнаженных жизней победой над веками может быть.
