Огонь, что был еще вчера крылатым, дрожит, шипя над примусом пузатым и отражаясь в лопнувшем стекле. Всю ночь следит недобрым ликом тень – гигант, стоящий молча у подножья. И стал трудом немилым –?радость Божья – наш золотой, всегда весенний день. Здесь, в четырех стенах глухих часов, где стеснено и тело, и дыханье, я раскрываю жизнь мою в молчанье, не находя скупых, житейских слов.
195
К окну вплотную подошла луна. Плечо к плечу, бедро к бедру без сна лицом в подушку мы с тобой лежим. Вся наша жизнь луной освещена. Жена моя, почти всю ночь не спим, и вспышки слов и мыслей легкий дым летят над нами в отсветах окна. Куст наших душ горит неопалим. Не ночь, когда брачуются тела, но эта ночь нам свадебной была – ночь встречи встреч, трепещущих огней в телах, еще не выжженных дотла. Единоборства ночь. Среди ночей, луной томящих воды и людей, той ночи лунной комнатная мгла нас сочетала тайною своей.
196
Из тьмы ночной иная тьма сейчас возникнет –?сон глухонемой и нас бесчувственной разделит немотою. Еще под жаркой сонною рукою ты вся живая, близкая горишь – еще тобой полна глухая тишь. Еще шевелимся, бормочем, называем друг друга шепотом, целуем и вдыхаем волос и кожи запах золотой – любовный мед, сгущенный тишиной. Но дышат ребра, мерно округляясь. Наш час родной плывет, дрожа, качаясь, над бездной сна... колеблется наш кров, укрытый нами от дневных часов, от суеты томительной недели – шатер гнезда горячего постели. Беспамятством, огромной пустотой подменит сон наш мiр, наш дух живой... И пролежим сплетенными тенями, пока растет, клубясь вдоль стен, над нами неумолимый медленный восход. Там наш клубок горячий расплетет холодный луч. Колена и запястья разлучит дня крикливое ненастье. И будет кровь, суставы, голод мой тоской, тоской, трепещущей тоской. Спеша по улицам шагами деловыми, бесчисленно, безмолвно только имя из губ сухих я буду выдыхать и звать тебя, и снова звать и звать. Пока опять горячими лучами в конце пути дневного над камнями взойдет луной единственный наш час, все искупающий, что с нами и что в нас.
