Взгляни, как плача капает свеча, нагнулась, тая, к тленью гробовому, где жалко сморщен ворот у плеча, и подари последний вздох земному.
188
Бьет час ночной. Идут издалека тьмы облаков тяжелых и созревших. В последний день веков отяжелевших предсказаны такие облака. Мир бредит древним допотопным сном. Но вот уже колеблются кругом домов громады –?с громом разлетаясь, несутся в воздух щепки и земля. И все, огнем, как солнце, облекаясь, горит: и мир, и вместе с миром я. Сжигает все судом и карой Жатва. Сгорает зренье, догорает слух, освобождает временная клятва, чтоб снова Богом стал свободный дух.
ДОМ
189
С нечеловеческим тупым расчетом стучать лопатой о песок замерзший, стучать лопатой о чужую землю, чтоб выбить из нее скупое право на ночь бессонную – на утомленный день, от голода, отчаянья, надежды пронзенный мелкой ненасытной дрожью... И вот, блуждая в пустоте изгнанья, впадающей в пустыню мировую, я ощутил великое томленье, необоримую тоску –?тоску усталых по благостному дню отдохновенья. Так бегства первый вынужденный шаг на борт спасительный чужого корабля стал бегством духа из всемирной стужи к бесславному блаженству очага, в домашнее натопленное небо. Пусть говорят, что не из скудных крошек случайного и черствого даянья насыпана походная землянка скитальческой и безымянной жизни, – что из высоких музыкальных мыслей возведено таинственное зданье, в котором Дух великий обитает – ДОМ, буквами написанный большими. Адам, скиталец бесприютный –?тело, о, как же чает это прозябанье простого деревянного уюта, который ветер ледяной обходит, – написанного с маленького д, пусть шаткого, пусть временного дома.
