Кумиры холодно взирают, давно к словам земным глухи. Богине возлежащей –?гений несет к воде тяжелый сноп, и отблеск волн и листьев тени ее обожествляют лоб. И, каменным раздумьем скован, локтем опершись о тельца, бог видит: лебедь околдован кругами водного кольца. А в цветнике, где жаждет семя фонтанной радуги –?росы, считают солнечное время окаменевшие часы. В движеньи их беззвучной тени мне радость временно дана – скользит вдоль римских цифр, делений и утешает тишина. Пускай смеются, что стихи я на пыльном гравии черчу – из них восставшая стихия подобна черному смерчу, на суши ринется, на дамбы в пыль Нью-Иорки обращать... Тогда останется мне ямбом бегущих –?с хохотом хлестать... Вот и из этих строк –?немые не сходят с бледного лица – восстанет, может быть, Россия, не зная своего творца. И я, творец Ее невольный, узнаю ли Ее тогда? С какой пронзающею болью Ее услышу города? И в них –?строфе, окаменевшей архитектурным вещим сном, моей строфе –?ее пропевший, найду ли я свой мир, свой дом?.. Так в хороводе нимф и панов в веках теряться я готов. Но гром стальной аэропланов гремит на землю с облаков –?– и нависает век бетонный, железной бурею дыша. И, обрывая отдых сонный, неискупленная душа, бреду из солнечных Лазенок с тоской скитальческой своей в свой пыльный уличный застенок, в пал раскаленных площадей. 5
Он хочет в камне видеть хлеб,
Бессмертья знак –?на смертном ложе.
А.Блок
Иду по уличному скату над черной Вислой на восток – беру тяжелую лопату – ломаю каменный песок. Стучусь –?стучусь в Обетованный толпе рабов –?голодным дням... А ночью, от работы пьяный, брожу бездомный по камням. И вот –?над пропастью бесовской домов, свергаемых к реке – навстречу скачет Понятовский с мечом в протянутой руке. Рекламы пламя голубое в чертах чугунных –?дивен взор. И за моей спиною двое – две тени с ним вступают в спор. Два деда:–?Польши сын безродный, Сибири свой отдавший прах, и он –?надменный и свободный, на Воле спящий в орденах. И первый:–?скорбные упреки – кровавый, бледный, страшный вид – мечте свершившейся далекой он правду грозную твердит. Мятелей страсти и терновый венец безумия его пленили дух, и страшно новой ему свободы торжество. Другой:–?его имперский гений чугунным видом восхищен... А я... я –?пушкинский Евгений, мир для меня –?враждебный сон. Готов я в бегство обратиться от настигающих копыт,
