мой дух –?внемли, мой смертный слух!–?с земли. Во сне по рощам облачным блуждаю, оттуда вижу в дымке Гималаи – огромный стол божественных пиров. За ним гиганты в образе Богов. Я узнаю в волнении оттуда их облики: один, с улыбкой,– Будда, он Иисусу книгу подает раскрытую, ее читает тот, поет, раскачиваясь, заложив страницу. За ним –?нагнувшись, гладит голубицу весь знойный Кришна, дальше –?Ляотсе, седой младенец, но внимают все его смиренному молчанью. Различаю я даже дымный силуэт Шаддая в конце стола. Священный аромат в мой сон восходит, в мой духовный сад. Курятся мудростью нетленной Гималаи...
205
Закинув голову, ресницы опустив,– да, тяжкие, как все века, ресницы,– сквозь звездных бездн вскипающий прилив пытаюсь вспомнить человечьи лица. Я забываю даже имена их мудростей, ошибок... их столетий. Вы любите сидеть в саду, когда играют возле на дорожках дети? И я, вникая, чувствую ее, великую, хотя о малых, радость смотреть на их борьбу и торжество и заблуждений горечь или сладость. И я бы, веселясь, их малых лон, голов касался, разрушая стены времен, когда бы неподвижный сон не приковал мои в пространстве члены.
206
Вдыхая солнца золотистый прах они лежат, пасясь на берегах, богов потомки –?горды, кругороги, какими чтил их нынешний феллах. Их льется кровь на бойнях, зной дороги их выменем натруженным пропах, но царственны и милостивы –?боги в движениях замедленных, в делах – они жуют земное пламя –?травы (земля горит зеленою травой), пьют воздух, головы закинув, голубой,– чтоб, претворив в себя дыханье славы, нас причащать нетленного собой – молочной жертвой,– жертвою кровавой.
207
О камни, солнцем раскаленные, в вас много тоски по дымным первобытным дням, когда подобны были вы огням: в творенья час, там, в дуновеньи Бога, в мир открывая облачную дверь, гремя из тьмы сверкали... а теперь – лежите вы покорно под ногами, лицо вам стершими, и мир уже над вами колесами скрежещет и гремит, и солнце, усмиренное в эфире, уже не пляшет, как на древнем пире,– в ярме у времени под свист бича спешит
