стремительная ночь. И лик ее еще зарей окрашен, когда, к земле припав, я слышу шаг, и по тому, как он для сердца страшен, я знаю, это –?в тьме грядущий враг. Но, твердо встав, во тьму кричу я смело: «Гей! Тело белое упругое мое, ко- торое всю жизнь о счастьи пело и не успело сделать ничего! Ты, не ви- давшее ослепшим взором света; ты, разрушавшее себя во тьме ночей!» Я крикнул в ночь и слушаю от- вета, и мне ответом отзвук эха –: «гей!» Но вот в полях, где днем ре- ка блестела, минуя дол и замол- чавший лес, идет ко мне в об- личьи страшном Тело, звеня щи- том, с копьем наперевес. И, по- вторяя все его движенья, за ним бежит, ползет, как в ясный день, его стремянный в полном облаче- ньи –?огромная, чудовищная Тень. Раскрыв глаза, без выкрика и стона, и простирая руки в темно- ту, боря свой страх, сбежав с крутого склона, я им навстречу по полю иду... Но в тот же миг нечеловечья сила повергла навзничь, свергла вниз меня. Движением моим последним было закрыть рукой дрожащею глаза.
2
Близ тех холмов зарос- шая бурьяном вросла в песок колдуньи злой изба. Среди полей, повитого туманом, меня во тьме колдунья та нашла. В ее избе, вдыхая запах сотов, смерть поборов, я слушал жизни рог. Но чар колдуньи злые привороты как ни борол, но обороть не мог. Она звала меня с улыбкой братской, мед подносила к высохшему рту. И так красив был этот облик адский, что я тогда доверился ему. В руках ее веретено шипело, о горькой доле пела мне она. Из-под сорочки блещущее тело чуть при- крывалось складками платка. И, оборвав рассказ на полуслове, в объятья пала робкие мои; тогда объятьям этим было внове ка- саться тела белого жены. В ме- ня вонзались злые поцелуи, как за стрелою меткая стрела; послед- ний был сильнее слитой пули, ост- рее стали гранного штыка. И только вот мой ангел синео- кий –? он не спускал с меня в то время глаз; он, направляя страстные потоки, в последний миг меня из бездны спас. Он взвил меня над взлетом и па- деньем, и, посвященный в тайны бытия, с невыразимо блещущим волненьем, за грани жизни был от- брошен я... Еще не в силах к мраку дней очнуться, когда душа молитв и снов полна, ослепшим взором си- лясь оглянуться, я не узнал вол- шебницы лица: безбровая, беззубая старуха, закрыв глаза, лежала на полу, и стон из уст ее раздал- ся глухо и замолчал, прорезав ночи мглу. И, вместо прялки, старая метелка прислонена была к пустой стене и, вместо стекол, пыльные осколки дрожали глухо в выцвет- шем окне. Ее мне жалко стало той порою... От слабости ступая тяжело, я палку взял и дверь толкнул но- гою... Но все дороги тьмой заво- локло. Ночь протянула под ногами корни, ночь набросала камни на пу- ти, к лицу простерла спутанные тер- ны... Я отказался с ней борьбу вести. Ночь в избу глядела первый миг,
