царственной Невы. Володя перевернул последнюю страницу. Глаза его загорелись. Мы снова, уже вслух, перебивая и останавливая друг друга, начали перечитывать письмо, волнуясь, иногда хохоча, иногда ужасаясь новостям:
«Приехали в Одессу. Устроились. Хорошо ли, плохо ли, в общем, устроились. Море, пляж, солнце! С этой стороны все в порядке. Работаем в группе у М., ходим на пробы, смотрим материал проб, смотрим на то, как М. работает с актером.
Примерно через три дня мы поняли, с кем имеем дело: подонок! Абсолютный подонок! Ты себе не представляешь, что это за ужас! Ни задачи, ни ритма, ни мысли, ни действия. Нас с Иркой трясло, когда мы смотрели, как этот колун работает с актером. Видели пробы — кошмар!.. Актера он не видит. Образа тоже… Васька играет как колун.
И ужас этот давил на нас с каждым днем все сильнее и сильнее вплоть до позавчерашнего дня.
Мы несколько раз высказывали М. свое мнение по тому или по другому поводу (будь то по поводу работы с актером или по поводу выбора актера), но он ни в чем был с нами не согласен. Прежде чем он решил взять Ваську (мы долбили ему в течение времени), он пробовал трех актеров. Актера он не видит. Образа тоже. Он не художник — не об этом речь. Он даже не ремесленник. Он г…о. Васька выл зверем.
Дальше. Познакомились с Хуциевым. Это сказка, а не человек. У него сценарий просто великолепный. Но еще не запущен. Он сейчас в Киеве добивается запуска. Вася прочел сценарий. И застонал. Захотел сыграть героя, а Хуциев обещал попробовать. Дело в том, что мы с Иркой высказали ему, режиссеру М., все, что о нем думали (правда, в печатных выражениях), и ушли от этого кретина. Ты же понимаешь, Сашка, где нет Искусства — нам там не место. А это не только отсутствие искусства — это халтура. „Заречную“ делал ведь Марлен Хуциев, а М. только мешал и бегал к монтажницам, чтобы справиться о том, можно ли так склеивать или нет».
— Как быстро они попали в эту передрягу, — сказал пораженный Володя.
— Да, в натуре, как говорят одесситы. Вижу, как Андрей весь трясется от злости, — говорю я.
И мы опять обратились к письму:
«Все бы ничего, да сдал Васька. После неудачных проб у М. Вася, не дожидаясь решения своей судьбы у Марлена Мартыновича, решил сыграть главную роль в „Белой акации“. Ты не смейся, это грустно, даже страшно и обидно, а не смешно. Представляешь себе! — Вася в морской фуражке поет опереточную арию. Ты не смейся. Это грустно, обидно, а не смешно. Гл. режиссер — Натансон, второй режиссер — Валя Виноградов…»
Дальше шли непечатные выражения, знакомые каждому русскому человеку.
«Сашка, что же это делается! А? Ну хоть ты-то понимаешь, что так нельзя?!»
Мы с Володей снова начинаем то плакать, то смеяться до коликов в животе, хотя смеяться, сказать по правде, было не над чем: Шукшин — и оперетта! Мы разделяли накал Андреевых чувств.
Володя с лукавой улыбкой анализировал: «Это обычное столкновение человека высоких, декларативных принципов (Андрей) с реальной жизнью, полной иногда такой неожиданности, неопытности, человеческой слабости, в конце концов (Василий)». — «Хорошо, пусть так. Только я бы не идеализировал Андрея».
Я написал Андрею ответ и выразил надежду, что ситуация рассосется. И действительно, Андрей успокоился, когда Василий был утвержден на главную роль в фильме Марлена Хуциева «Два Федора». Замечательно сыграв роль большого Федора, Шукшин после практики вернулся во ВГИК уже известным актером.
А письмо продолжалось:
«На студии бардак. Я никогда не видел сборища такого количества темных и неинтеллигентных людей (постановщики, режиссеры, операторы, художники). Это ужас! Один Хуциев пока и есть здесь. Вот бы сюда наших плюс Марлен Хуциев — ты, я, Володя Китайский, Ирка! А тут все зачахло и загнило».
Мы с Володей порадовались, что включены в элиту режиссуры. Переделаем Одесскую киностудию в «Ленфильм», здесь интеллигентных людей более чем достаточно.
«Старайтесь подсмотреть секреты мастерства…»
Повторю еще раз: кинопрактика — подарок судьбы. И для детдомовца Володи, и для меня, живших на стипендию в двадцать шесть рублей. В группе и кино делаем, и денежки получаем. Но главное, конечно, не в деньгах. «Ленфильм» — классная студия. Техническое оснащение хуже «Мосфильма», но кадры основных кинопрофессий и всех служб самой высокой пробы. А впереди — поездки в интересные места, счастливая возможность приобщиться не только к кинематографу, но и к живой истории страны — картина Хейфица снималась в тогдашнем Ленинграде, в Калининграде-Кенигсберге и в Крыму.
Вот получили еще одно письмо — от Ирины Александровны Жигалко. Михаил Ильич взял Ирину Александровну к себе ассистентом еще во времена съемок картин «Адмирал Ушаков» и «Корабли штурмуют бастионы» (1950–1953 годы). Сам мастер, Ромм, очень ценил людей, с которыми вместе работал, — в кино одному ничего нельзя сделать. Потом он пригласил ее педагогом на курс Не ошибся, она оказалась талантливым воспитателем. Ее во ВГИКе помнят до сих пор.
«26 июля 1957 г.
Дорогие Саша и Володя. Вы, наверное, уже отчаялись получить от меня письмо…
Многое, наверное, уже изменилось (в лучшую, надеюсь, сторону), и думаю, дел у вас прибавилось, а когда работа пойдет полным ходом, вы так завертитесь в съемочном колесе, что некогда будет и подумать. Старайтесь только, чтобы мелкие поручения (а их будет много) не заслоняли главного — возможности проследить, как постепенно из отдельных сценок, маленьких находок складывается картина. Сценарий, судя по тому, что удалось прочитать мне, и по вашим отзывам, слабый, — тем интереснее потом сличить фильм и сценарий, подсмотреть секреты мастерства, позволяющего неважную литературу превратить в картину трепетной жизни, схематические образы — в живые человеческие характеры с неповторимыми подробностями».
Сценарий фильма «Дорогой мой человек» написал Юрий Герман. В нем снимались актеры Алексей Баталов, Инна Макарова, Цецилия Мансурова, Борис Чирков, Иван Переверзев. В съемочной группе у нас появились друзья и знакомые: художники-постановщики Белла Маневич и Исаак Каплан. Близким человеком стал девятнадцатилетний Леша Герман, тоже практикант фильма, студент ЛГИТМиКа, ученик Григория Михайловича Козинцева.
При всем уважении к прекрасным актерам и новым друзьям про себя мы их жалели — сценарий нам не нравился. Не понравился и вышедший позже на экраны фильм. В одном отношении Ирина Александровна оказалась права: хоть «картину трепетной жизни» режиссеру создать и не удалось, Хейфиц сделал очень профессиональный, чуть старомодный фильм. По большому внутреннему счету он, скорее всего, и самому Иосифу Ефимовичу не нравился. Но что делать, время было такое: режиссеры его поколения с трудом обретали вторую молодость.
Тем не менее это был замечательный урок обучения будущей профессии. По заданию режиссера мы с Лешей Германом ездили по пионерским лагерям в поисках двух мальчиков, похожих на Алексея Баталова, семи и четырнадцати лет. Искали два месяца, а лица их промелькнули на экране за три-четыре секунды.
