Стихи произвели на женщину скверное впечатление. Глядя поверх Андрея, она сухо поинтересовалась:
— Ты пошто мне это читал?
Он отозвался растерянно:
— Не знаю… Не нравится?
Катя резко повернулась к Андрею, спросила, вздрагивая ресницами:
— Были у тя женщины? Раньше? До меня?
Андрей смутился, попытался отвернуться, и Катя, всплеснув руками и даже побелев, заключила:
— Конечно же, были! А я-то, дура, думала: меня любить…
— Я тебя и вправду люблю, Катенька.
— Будто бы! — горько скривила она губы. — Как это можеть: другие и я. И ты меня любишь.
— Те женщины до тебя были… Давно…
— Так чё ж? Все одно были. Ты душу на них изводил. Али так, без души?
— Трудные у тебя слова, — совсем растерялся Андрей. — Не знаю. Думаю, без души.
— Это ты врешь! — жестко заключила Катя. — Я теперь по себе знаю: врешь!
ГЛАВА 13-я
ЮВЕЛИРНОЕ ДЕЛО
В Иркутске, на улице Спасо-Лютеранской, 19, жил ювелир и часовых дел мастер Мари Куросава. Это был тихий и вежливый старик, много лет назад осевший в городе и снискавший репутацию безупречного коммерсанта.
Революционные бури, захватившие Россию, казалось, не задели часовщика. Правда, завсегдатаи его ювелирной лавки бесследно исчезли или, может быть, выжидали, не желая рисковать и надеясь на реставрацию.
Починка часов позволяла старику жить сносно и даже откладывать деньги на черный день, но это было далеко не то, на что рассчитывал японец.
Он надеялся вернуться домой в парчовых одеждах, или, как сказали бы русские, на коне, однако за годы жизни в Сибири не сбил большого капитала. Возраст уже не позволял старику ждать и терпеть, и Куросава делал свою последнюю ставку, вкладывая деньги, разумеется не единственные, в поиски Золотой Чаши.
В этот день Мари Куросава с утра чувствовал себя плохо: горчило во рту, подташнивало, и он рано запер двери мастерской. Теперь старик сидел в своем крохотном кабинете, украшенном дешевыми какемоно — бумажными картинами, на которых тушью были изображены пейзажи Японии, — и машинально курил сигарету.
Часовщик грустно думал о том, что не за горами новый, 1922 год, и его опять приходится встречать на чужбине.
Вздохнув, Куросава взял со стола маленький колокольчик и потряс им. Дверь скрипнула, вошел китаец-слуга и молча остановился у порога.
— Вы знаете, Лю, — помолчав, произнес Куросава, — русские долго воевали между собой — и это их дело. Но свинец и золото — увы! — плохие супруги. Коротко говоря, мои ювелирные дела дышат на ладан. А ремонт часов — слишком мало, чтоб жить по-человечески. Согласитесь, в таком почтенном возрасте, как мой, грустно питаться придорожными травами, не так ли?
Слуга вопросительно взглянул на часовщика: зачем длинное предисловие?
На сером лице старика ничего нельзя было прочесть. Китайцу казалось, что зрачки застыли и уже не живут. Под бледной верхней губой виднелись крупные неровные зубы — и это тоже создавало впечатление, будто хозяин спит или умер.
Лю был полная противоположность Куросаве. Грубо и прочно сколоченный, он обладал недюжинной силой, был молчалив и мрачен, порой грубовато откровенен, как все сильные люди. Со стороны могло показаться — не слишком почтителен к хозяину.
— Итак, у меня — поручение, — продолжал Куросава. — Вы помните Хабару и Дина, не правда ли?
— Да.
— Они застряли на полпути к Шумаку — и в этом моя вина. Хабара и Дикой торопились, у них были на то, разумеется, причины, но все-таки мне следовало задержать их. Теперь они толкутся на Китое без теплой одежды и припасов, ожидая помощи. Неделю назад в городе появился Дин. Артель должна получить необходимое, тогда можно надеяться: и крыса станет тигром, когда придет ее день.
Куросава покосился на Лю.
— Или я говорю глупо?
— Нет.
— Г-м… Бывает, и каппа[48] тонет. Случалось, и Кобо[49] делал описки.
— Да, но игра стоит свеч.
— Благодарю. Однако перейдем к делу. Дин немощен и один не увезет груз в горы. Вы поможете ему, Лю.
— Когда идти?
— Дорога трудна. Более того — опасна. Неразумно забывать о ЧК.
— Я помню. Когда выходить?
Куросава не ответил на вопрос. Он мельком взглянул на непроницаемое лицо слуги, похрустел сухими пальцами рук.
— Поедете на санях. Оставите их артели и вернетесь в седле.
— Хорошо.
— Путь — по Китою, и его нетрудно запомнить. Тем не менее, замечайте все. Вам придется посещать артель. Это сброд, а я не хочу оказаться слепцом без посоха.
— Разумно, хозяин.
— Я поручил Дину быть моими глазами и ушами на Шумаке. Он предупрежден: за попытку обмануть меня — будет жестоко наказан. Впрочем, мы уже не раз толковали с вами на эту тему.
— Да.
— Вы довезете груз — и только. Не следует лезть на глаза старателям. Я вполне полагаюсь на них.
В глазах китайца мелькнула ирония.
— Они — достойные люди. Но позвольте вопрос, Куросава-сан?
— Прошу вас, Лю.
— Вы не опасаетесь, что я договорюсь с Дином и обману вас?
Вопрос, кажется, не удивил старика.
— Нет, не боюсь. Вам некуда бежать, мой друг.
— Но все же, если…
— Тогда вас накажут другие.
— Хабара? Дикой? Кто?
— Кто-нибудь из; них.
— Что говорить, если меня возьмет ЧК?
