Серия «Биографические Хроники»

положения и пола (Эмилия Шан-Гирей возражает, что ей о существовании

подобной ванны ничего не известно. Но мало ли что ей было неизвестно! ). На

Подкумке располагалась слободка, замечательная тем, что там что ни баба — то

капитанша. Баба — мужик мужиком, а чуть что: «Я — капитанша!» Так эта

слободка и называлась «слободкой капитанш», но жить там никто из общества не

жил, потому, во-первых, что капитанши были дамы амбициозные, а во-вторых, в

ту сторону на ночь спускались все серные источники, и дышать там было трудно.

В павильоне на Машуке имелась «эолова арфа», ни при каком, впрочем, ветре не

издававшая ни малейшего звука (она же говорит, что звуки «эоловой арфы»,

напротив, далеко разносились в воздухе, а когда она была настроена, то и

довольно гармоничные. Нужно думать, что первый ведет речь исключительно о

лете 1841 года, а вторая, как давняя жительница Пятигорска, — вообще за время

существования арфы), а на бульваре, около ванн, стоял грот (грот Дианы) с

боковыми удобными выходами, где весь лермонтовский кружок частенько

пировал и где Лермонтов устроил и свой последний праздник перед смертью.

Н.П. Раевский. Цит. по: Мартьянов П.К. 1. Т. 2. С. 32

Пятигорск в 1841 году... был маленький, но довольно чистенький и

красивый городок. Расположенный в котловине гор, при реке Подкумке, он имел

десятка два прихотливо прорезанных в различных направлениях улиц, с двумя-

тремя сотнями обывательских, деревянных, большей частью одноэтажных

домиков, между которыми там и сям выдвигались и гордо смотрели солидные

каменные казенные постройки, как-то: ванны, галереи, гостиницы и др. В центре

города, почти у самых минеральных источников, ютился небольшой, но уже

хорошо разросшийся и дававший тень бульвар, на котором по вечерам играла

музыка. Городок с мая до сентября переполнялся приезжавшей на воду публикой,

у источников, в казино и на бульваре появлялась масса больных обоего пола и

всех рангов, лет и состояний. Жизнь пробуждалась, и обыденную городскую

скуку и сплетни сменяли веселье, шум и суета.

В.И. Чиляев. Цит. по: Мартьянов П.К. 1. Т. 2. С. 39—40

Поздно вечером, то есть часов в одиннадцать, я пошел гулять по

липовой аллее бульвара. Город спал, только в некоторых окнах мелькали

огни. С трех сторон чернели гребни утесов, отрасли Машука, на вершине

которого лежало зловещее облачко, месяц подымался на востоке, вдали

серебряной бахромой сверкали снеговые горы. Оклики часовых перемежались с

шумом горячих ключей, спущенных на ночь. Порою звучный топот коня

раздавался на улице, сопровождаемый скрипом ногайской арбы и заунывным

татарским припевом. Я сел на скамью и задумался.

М.Ю. Лермонтов. Герой нашего времени. Журнал Печорина

В то время съезды на кавказские воды были многочисленны, со всех

концов России собираются больные к источникам, в надежде, и большею частью

справедливой, исцелиться. Тут же толпятся и здоровые, приехавшие развлечься и

поиграть в картишки. С восходом солнца толпы стоят у целительных источников

со своими стаканами. Дамы с грациозным движением опускают на беленьком

шнурочке свой стакан в колодезь, казак с нагайкой через плечо, обыкновенною

его принадлежностью, бросает свой стакан в теплую вонючую воду и потом,

залпом выпив какую-нибудь десятую порцию, морщится и не может удержаться,

чтоб громко не сказать: «Черт возьми, какая гадость!» Легкобольные не строго