Юрий Петрович охладел к жене. Может быть, как это случается, ревнивая
любовь матери к дочке, при недоброжелательстве к мужу ее, усугубили
недоразумения между ними. Может быть, распущенность помещичьих нравов
того времени сделала свое, но только в доме Юрия Петровича очутилась особа,
занявшая место, на которое имела право только жена. Звали ее Юлией Ивановной,
и была она в доме Арсеньевых в Тульском их имении, где увлекся нежным к ней
чувством один из членов семьи. Охраняя его от чар Юлии Ивановны, последнюю
передали в Тарханы в качестве якобы компаньонки Марьи Михайловны. Здесь-то
ею увлекся Юрий Петрович, от которого ревнивая мать старалась отвлечь горячо
любящую дочку.
Отношения Юрия Петровича к Сесилии Фёдоровне не могли ускользнуть
от зоркого ока любящей жены, и даже был случай, что Марья Михайловна застала
Юрия Петровича в объятиях с Сесилией, что возбудило в Марье Михайловне
страшную, но скрытую ревность, а тёщу привело в негодование.
Марья Михайловна, родившаяся ребенком слабым и болезненным, и
взрослою все еще глядела хрупким нервным созданием. Передряги с мужем,
конечно, не были такого свойства, чтобы благотворно действовать на ее организм.
Она стала хворать. В Тарханах долго помнили, как тихая, бледная барыня,
сопровождаемая мальчиком-слугою, носившим за нею лекарственные снадобья,
переходила от одного крестьянского двора к другому с утешением и помощью,
помнили, как возилась она и с болезненным сыном. И любовь и горе выплакала
она над его головой. Марья Михайловна была одарена душою музыкальною.
Посадив ребенка своего себе на колени, она заигрывалась на фортепиано, а он,
прильнув к ней головкой, сидел неподвижно, звуки как бы потрясали его
младенческую душу, и слезы катились по личику. Мать передала ему
необычайную нервность свою.
(1830). Когда я был трёх лет, то была песня, от которой я плакал: ее не
могу теперь вспомнить, но уверен, что если б услыхал её, она бы произвела
прежнее действие. Ее певала мне покойная мать.
Наконец злая чахотка, давно стоявшая настороже, охватила слабую грудь
молодой женщины. Пока она еще держалась на ногах, люди видели ее бродящею
по комнатам господского дома с заложенными назад руками. Трудно бывало ей
напевать обычную песню над колыбелью Миши. Постучала весна в дверь
природы, а смерть — к Марье Михайловне, и она слегла. Муж в это время был в
Москве. Ему дали знать, и он прибыл с доктором накануне рокового дня. Спасти
больную нельзя было. Она скончалась на другой день по приезде мужа. Ее
схоронили возле отца, и на поставленном матерью мраморном памятнике еще и
теперь читается надпись:
Под камнем сим лежит тело Марии Михайловны Лермонтовой,
урождённой Арсеньевой, скончавшейся 1817 года, февраля 24 дня, в субботу.
Житиё ей было 21 год, 11 месяцев и 7 дней.
Что произошло между мужем и матерью покойной неизвестно, но только
Юрий Петрович по смерти жены оставался в Тарханах всего 9 дней и затем уехал
к себе в Кропотовку.
