Верни ты меня поскорей, Где сплошь поросло все бурьяном И лжи не приемлет пырей. И пусть хороша для прогулок Округа высоких хором, Прекрасны пусть светлые залы, Верни, умоляю, мой ДОМ![86] В ЧЕСТЬ ПОБЕДЫ МИСТЕРА НИКОЛЛСА НАД ПРАЧКАМИ ХАУОРТА
Патрик Бронте, ноябрь 1847 года
(с любящим поддразниванием своего викария)
Вот Хауорт — приход древней славы и скуки. Тут всяк проповедник — кто в ризе, кто в юбке… А пастор — старик, но с запальчивым нравом Все рьяно меняет налево-направо; Чтоб звонница здесь должный вид обрела, Решил обновить наши колокола. Викарий, что носит за дедом кадило, Очистить надумал от прачек могилы. С бельем отступают разбитые леди На грядки, в сараи, и в сенцы, и в клети И громко клянутся корытом и пеной, Что голову скрутят ему непременно. Мужья их ярятся — ну прямо беда: Грозят линчевать его враз без суда. Но хуже всего, что решили девицы: Пусть он не мечтает любить и жениться![87] ВЧЕРА КАРТИНУ УВИДАВ
Бренуэлл Бронте (не опубликовано, в виде черновика; 1843 или 1844 год; написано в Торп-Грине после того, как миссис Робинсон показала Бренуэллу свой автопортрет)
В ее картине скрыт намек За каждою деталью. За тенью солнечный денек, Улыбка за печалью. Где создал Бог цветущий сад — Пейзаж объят тоскою. Прямое сердце, честный взгляд — Под маской плутовскою. Ах, леди! Если мне велишь Исправить лист этюдный, На нем не трону разве лишь Рассвет улыбок чудный. Я летнему оставлю дню Оттенок счастья чистый. Я грусть с веселых лиц сгоню И влагу с глаз лучистых. Покой я сердцу дам тому, Что мой покой украло. Явлю шедевр Творца — ему Не нужно покрывало. За этот труд прошу я дать Мне царскую награду: ТВОЮ УЛЫБКУ УВИДАТЬ И БЫТЬ С ТОБОЮ РЯДОМ[88] ЛИДИЯ ГИСБОРН
Бренуэлл Бронте (не опубликовано; написано в июле или августе 1845 года после увольнения из Торп-Грин-холла.
Лидия Гисборн — девичье имя миссис Робинсон)
Душа в смятении лишь смерти ждет И разрешения уйти в полет. Моя бездонная тоска бессонная, Неугомонная тогда заснет. Не лучше ль в гроба лечь ночную тьму, Чем в эту тьму облечь и жизнь саму? Боль черной птицею в душе гнездится и Не даст забыться мне в своем дому. Нет мне пристанища, где жизнь шумит. В груди страдающей мой дом стоит. И не утешит свет, когда надежды нет, И к той груди навек мне путь закрыт.[89] ,
