президента, ими снова правит Батиста, а никаких выборов в июне не будет.
Переворот не встретил практически никакого гражданского сопротивления. Одна
группа студентов в ответ на слухи о возвращении Батисты рано утром пришла к
президентскому дворцу и попросила у Прио оружия и боеприпасов для защиты
правительства, однако Прио не ответил, так как опасался, что мальчиков попросту
перебьют. Прио попытался было разыскать где-нибудь хотя бы одно армейское
подразделение, готовое его поддержать, но потом махнул на все рукой и укрылся в
мексиканском посольстве. Эусебио Мухаль, глава Федерации кубинских рабочих, призвал
ко всеобщей забастовке, однако на его приказ никто не откликнулся, и в течение суток
Мухаль вполне примирился с Батистой. Прошло несколько дней, и Прио покинул Кубу и
отправился сначала в Мексику, а потом в Майами.
Покорность, с которой большинство кубинцев восприняло переворот Батисты,
отчасти объяснялась презрением к Прио, который не смог ни добиться доверия граждан,
ни положить конец коррупции, которая так долго доминировала на острове. Однако их
пассивность отражала еще и своего рода общенародную неловкость. Многие кубинцы
считали себя в политическом отношении более развитыми, чем их соседи-
латиноамериканцы. Уровень грамотности был выше только в Аргентине, Чили и Коста-
Рике. В мае страна готовилась отметить пятидесятую годовщину учреждения Кубинской
Республики. Конституция 1940 года считалась образцовой, и многим кубинцам было
стыдно, что весь мир увидел, как слаба их политическая система. Через три месяца после
переворота журналист и историк Эрминио Портелл Вила сокрушался: «Иностранные
гости уезжают от нас с ощущением, что налет цивилизации на нас очень тонок».
1950 год оказался для Кубы и лучшим, и худшим в истории. Непреодолимые
чувственные соблазны острова были в полном расцвете – и одновременно стало ясно, что
перезрелый плод вот-вот лопнет. Сладкая жизнь сменится недугами, которые так долго
оставались без лечения. Среди кубинцев были люди, вполне способные провести страну
через трудный период, и были предприятия, например, «Бакарди», у которых хватило бы
и сознательности, и ресурсов, чтобы помочь своей родине. Но их было мало, и у них
недоставало сил, чтобы добиться долговременных перемен, так что та Куба, которая
вступила в пятидесятые годы, не продержалась до конца десятилетия.
* * *
Большинство сахарных баронов и банкиров на Кубе приветствовали приход к
власти Батисты и радовались его твердой руке – но только не Бакарди и особенно не
Пепин Бош. Батиста свергнул президента, которому Бош преданно служил, и не допустил
избрания старого союзника-autentico Боша Карлоса Эвии. В последующие годы лишь
очень немногие, а возможно, и никто из кубинских бизнесменов не противился диктатуре
Батисты сильнее, чем Пепин Бош, и никто не прилагал столько усилий для
восстановления на острове демократического правления.
«Бакарди» как старинная кубинская фирма славилась своим патриотизмом и
принципиальностью, и Бош и другие руководители компании долгие годы трудились над
укреплением этой репутации. Ром «Бакарди» рекламировали как «Sano, Sabroso, y
Cubano» - «Полезный, вкусный и кубинский». В восемнадцатую годовщину того дня в
1868 году, когда плантатор Карлос Мануэль де Сеспедес освободил своих рабов и начал
борьбу за независимость Кубы, на рекламе «Бакарди» появилась пара воздетых к небу
черных рук с разорванными цепями на запястьях и знаменитые слова Сеспедеса,
обращенные к его рабам: «С этого момента вы свободные люди – такие же, как и я». На
праздновании юбилея страны в мае 1952 года компания вывесила на весь шестиэтажный
фасад своей кубинской конторы огромный кубинский флаг. В этом году было
подготовлено переиздание «El libro de Cuba», и руководству «Бакарди» снова предложили
