Повернулся. Вытаращился. Вид у него был ошалелый. Сказал:
— Кто… что?!
А потом, конечно, разозлился.
— Совсем спятила, да? Какая нелегкая тебя принесла? — заорал он.
Этой своей злостью папа вечно маскирует все другие чувства. Я не обратила на нее внимания и улыбнулась.
— Тебя жду, — сказала я. — Пролезла через багажник, как обычно. Что ты тут делаешь, ведь ты же вроде бы погиб?
— Погиб? — злобно переспросил он. — Погиб?
Папа всегда прикидывается, будто не понимает, — но тут, по-моему, он действительно меня не понял, когда я стала объяснять:
— Машину нашли на дне под Кренберийским утесом, но тебя там не было. Мама считает, ты утонул.
— Эту машину?! — сказал он по-прежнему злобно. — Эту машину?! Да я на ней ездил все это время!
— Я знаю, — сказала я. — По-моему, никакой аварии не было, а была иллюзия. Ты бы лучше сообщил маме, что жив. А то для нее все это ужасно неудобно.
— Да, — сказал он. — Еще бы.
Звучало это разумно, но на самом деле ничего разумного в папиных словах не было. Вечно он говорит про маму этак со смешком, с издевкой. Я пристально разглядывала его. Он почти не изменился. То есть, конечно, был вылитый зомби, но при этом все равно выглядел совсем как я, только на три размера больше.
— Ты ради этого заявилась сюда? — продолжал он по-прежнему с издевкой. — Ах, Мидж, ловец человеков, любительница счастливых концов!
— Нет, — ответила я. — Мне надоело, когда люди притворяются, вертят друг другом и ведут себя нечестно. Я бы могла оправдаться этим, если бы захотела вертеть и тобой тоже, но не буду. Меня интересует зеленая шкатулка.
— Зеленая шкатулка! — сказал папа. Он пригладил волосы обеими пятернями и поглядел на потолок машины. — Очередной роман сочиняешь?
Я подождала, пока он поймет, что я не шучу и об этой зеленой шкатулке мне известно на самом деле. И сказала:
— Ты сейчас живешь у Зенобии Бейли?
Папа застыл, запустив обе руки в волосы, и посмотрел на меня.
— Хватит, Мидж. Один из способов вертеть людьми — убеждать их, будто ты ведешь себя честно.
— Я знаю! — с нажимом ответила я. — Почему всем обязательно нужно вертеть друг дружкой? Неужели нельзя быть просто людьми?
— Там, где речь идет о мужчинах и женщинах, это, видимо, невозможно, — сказал папа еще с большей издевкой. — Вырастешь — поймешь.
— Нет, не пойму, — отрезала я. — Рассказывай про зеленую шкатулку.
Папа гнул свое, словно не слышал меня.
— В этом-то и беда с твоей матерью, Мидж. Она тоже считала, будто это возможно. Вечно предполагала, будто мы с ней думаем одинаково, и обманывалась. Никогда не знаешь, с какой стороны к ней подступиться — жуть какая здравомыслящая! Общепринятые факты ничего для нее не значат, — а потом она взяла и внушила такие же представления вам с Крисом. Я же тебе говорю, Мидж!..
— Не накручивай сам себя, — потребовала я. — Вроде бы все уже в прошлом. Папа, скажи, тебя заколдовали, чтобы ты не мог ничего сказать о зеленой шкатулке, да?
Похоже, я попала в точку. Он подпрыгнул и сказал:
— Что за… Какая еще зеленая шкатулка?
— Вся в странных зеленых узорах и со страшно сильной штукой внутри, — ответила я. — Раньше принадлежала Энтони Грину. Он ведь умер, да?
— Бедный старина Тони, — сказал папа. — Бедный старина Тони Грин. — Он свесил голову — совсем как я — и уставился на пустую стоянку. — Мы с ним вместе учились в школе, — сказал он. — Каждый день ездили на этом самом поезде в Майнхерст, в школу, я тебе рассказывал? Он всегда был способный, это все говорили. Я-то учился не хуже, но круглого отличника сделали именно из Энтони. Не мог решить, куда податься, — в физику или в философию. По-моему, в результате он решил учиться на археолога, и тут ему вручили зеленую шкатулку и сказали, что это ему положено остаться в Кренбери. А мне положено уехать. А по-моему, это нечестно. Я-то всегда считал — шкатулка должна была достаться мне, ведь я ее ценил, а Тони — нет.
— От чего он умер? — спросила я.
— Откуда я знаю, — ответил папа к моему огромному разочарованию. — Вообще-то меня всегда убеждали, будто он вовсе и не умер — хотя, наверное, все-таки умер, если судить по тому, что сталось с его матерью, Зоей Грин. Когда я той ночью увидел в гостевой комнате у тетушки Марии его призрак, то очень испугался. Призрак заговорил со мной, сказал, шкатулку ищет. Бедный старина Тони. Шкатулки там отродясь не было.
— А вот и была, — сказала я. — Ты ее взял.
— Мидж, клянусь, не брал! — сказал папа. Он злился, значит, считал, будто говорит правду.
— Взял, — сказала я, — но теперь это неважно. Что делает эта шкатулка? Из-за чего ты решил остаться здесь и никому не говорить?
Зря я задала оба вопроса разом. Папа не ответил ни на тот ни на другой — прямо как Крис не отвечал мне, когда я расспрашивала его о призраке. Он сказал:
— Когда встречаешь старую подружку, Мидж, которая, когда ты видел ее в последний раз, была голенастой девчонкой… в общем, сама понимаешь. Вот тебе один ответ, а второй тебе, не сомневаюсь, даст старый Нат Фелпс. А я уже сказал…
Пока он говорил, на парковку с ревом влетел «лендровер», и все лобовое стекло у папиной машины забрызгало грязью и забросало мелкими камешками. «Лендровер» резко затормозил в нескольких ярдах справа от нас. От его фар все кругом внезапно потемнело, по лобовому стеклу сползала грязь, но все равно я различила, что из «лендровера» выскочили Эстер Бейли и Зенобия Бейли. Они замаршировали к папиной машине совсем по-элейновски.
Я тут же открыла свою дверь. И сказала:
— Пойду-ка я.
— Давай-давай, — сказал папа. Голос у него был ужасно нервный, и мне стало его жалко. — Передай Бетти, что я по-прежнему в царстве живых, — добавил он полушепотом.
— Ага, а ты скажи этим, что у тебя опять прихватило живот, — шепнула я в ответ. — Не выдавай меня. Пожалуйста.
— О’кей, — отозвался он.
Я думаю, это было настоящее обещание. То есть надеюсь. Он точно ничего им не сказал, пока я ползла на четвереньках по грязному гравию, прижимаясь к ограде. Но потом — странная мысль! — я подумала, ведь папа теперь зомби и, наверное, боится меня не меньше, чем Зенобии Бейли.
Я слышала, как она открыла водительскую дверь и сказала:
— Грег! В чем дело? Мы с мамой чуть с ума не сошли, когда ты не приехал вовремя!
Папа пробормотал что-то со словом «живот».
Эстер Бейли сказала:
— Если дело только в этом, отец, конечно, подберет ему какое-нибудь лекарство. — По голосу было понятно — у нее прямо гора с плеч свалилась.
Зенобия заворковала:
— Ой, бедненький мой мальчик! Подвинься, я поведу.
Я ползла и ползла вдоль ограды, и колготки, и юбка у меня промокли до нитки. Я была рада, что эти тетки поверили папе. Мне не хотелось подводить его, а если бы они меня увидели, было бы только хуже.
