ожидаемого, то ли прекращение физической жизни и впрямь — все, что дано человеку в переживании.
В другом известном стихотворении (99/712) Смерть в образе галантного кавалера приглашает Даму проехаться в коляске. Свидание церемонно, но как всякая любовная игра заключает в себе возможность опасной непредсказуемости, от которой не гарантирует даже присутствие «третьего» — Бессмертия, сопровождающего пару в коляске на манер дуэньи. Путь их лежит сквозь теплую и шумливую суету жизни, через холодную обездвиженность временного приюта-могилы, далее сквозь «века» — в Вечность. Маршрут для всех одинаков, чего не скажешь о «путевых впечатлениях».
Сознание (Consciousness). — Внутренняя инстанция, которая воспринимается одновременно как «ужасный незнакомец», посторонний соглядатай, тайный надзиратель и аналитик. Акт сознания и самосознания предполагает расщепление личности; поиск целостности не только не отменяет внутренних разрывов, но странным образом провоцирует их:
Прилаживаю к мысли мысль — Нижу их на иглу — Но разбегаются они, Как бисер на полу. (118/937) Театр (Theatre). — «Человеческое сердце — сцена для вечной игры» (741): во внутреннем театре своего «Я» каждый человек — и зритель, и актер. Он даже, пожалуй, и владелец театра, но на удивление безвластный, ибо не в силах ни остановить зрелище, ни даже изменить его характер.
Лирику Дикинсон ошибочно воспринимать как непосредственное излияние чувств, ее характеризует скорее режим драматической иронии, изощренной ролевой игры. «Когда я представляюсь как Посланница Стиха — я имею в виду не себя, а некую предполагаемую персону», — признает она в письме (Т.У. Хиггинсону, п. 4). У лирической героини действительно много личин, и она все время наблюдает себя «в роли», причем характер отношений с очередной «персоной» может трактоваться читателем с точностью до наоборот. Дикинсон откровенно наслаждается способностью принять и опробовать в воображении любую роль — жертвы и победителя, маленькой испуганной девочки и гордой императрицы, смиренной нищей и дерзкого мальчишки. Критики отмечают в связи с этим ее странную «нелюбовь» к исполнению некоторых грамматических правил английского языка, например, к использованию окончания «s» в глаголах третьего лица единственного числа. Эта привычная «ошибка» по-своему красноречива: благодаря ей описываемое действие воспринимается без связи с конкретным лицом и/или в сослагательном наклонении (под знаком игровой условности — «как если бы»).
Торг (Auction). — Дикинсон трезво сознает, что публикация, выход в пространство социального обмена и общения опосредованы актом продажи, превращением речи в товар:
Публикация — продажа Сердца и Ума — Этакой торговли лучше Нищего сума. (98/709) Отказ унизить душу человека назначением цены, а жизнь — разменом не мешает ей довольно часто прибегать к метафоре торга. Так, в стихотворении 83/621 отношения лирической героини с Другим (Миром? Богом?) описываются в терминах невозможного торгового контракта:
Одну лишь только вещь Просила у купца — Я предложила жизнь — Он не поднял лица. «Бразилия? — Он медлил, Не зная, что сказать. — Мадам, а может быть, еще Вам что-то показать?» Единственно бесценного, «экзотического» товара («Бразилия»), в обмен на который не жалко предложить Жизнь, в лавке нет или же (не ясно, что означают ухмылка и уклончивость Продавца) он не предлагается к торговому обмену: сделка желанна, но невозможна.
Центр / Окружность (Center, Focus / Circumference). — Эта любимая Дикинсон метафора могла быть (и, скорее всего, была) заимствована из знаменитого эссе Р.У. Эмерсона «Круги»97, который, в свою очередь, апеллирует к давней и богатой традиции, восходящей к Блаженному Августину. Центр — сердцевина любой человеческой жизни, к нему все тяготеет, но сам он недостижим (680). Окружность или «периферия» — подвижная, расширяющаяся во вне живая «форма», которая своей изменчивостью и обескураживает, и чарует.
Особенность положения поэта связана с причастностью разом и «центру», и «периферии» жизни. Самим актом творчества он задает миру «фокус», как бы возжигает светильник, который не гаснет и после смерти: каждый новый век, подобно линзе, по-новому рассеивает исходящий от него свет (883).
Эксперимент (Experiment). — Любая жизненная ситуация в глазах Дикинсон открыта разным возможным исходам и в этом качестве не столько описывается, сколько экспериментально «проигрывается», делается предметом испытания:
Мне интересен каждый, С кем дни меня столкнут — Хочу понять, что спрятано В душе — проникнуть в Суть. {Перевод А. Кудрявицкого, 1073) Часто подчеркивается, что извлечение смысла из явления — операция небезобидная, в некоем очень буквальном смысле она «требует жертв», ибо предполагает род насилия. Приходится выбирать: или орех на дереве, или ядро смысла, добытое из расколотой скорлупки (1073); или поющий живой жаворонок,
