атмосфера.
Вот как описывает последствия царящего в городе культа поэтессы современная американская писательница Джейн Лэнгтон: «В Амхерсте почти каждый предъявляет свои права на Эмили Дикинсон. Она для них является чем-то вроде колониальной плантации, эфемерной недвижимой собственности^..) Во всех пяти колледжах Коннектикутской долины есть профессора, которые рассматривают поэта как личную собственность, не говоря уже о пятидесяти тысячах студентов, которыми кишат улицы Амхерста, Нортхэм- птона и Саут Хэдли. Есть ли еще в мире другое такое место, где бы поклонение литературному божеству было настолько всеобщим? Мы знаем, есть Стратфорд-он-Эйвоне и Конкорд в штате Массачусетс. Но разве в Стратфорде каждый его житель является совладельцем Шекспира? Разве в Конкорде все поголовно предъявляют права на Генри Дэвида Торо? Здесь же, в Амхерсте, даже обрывок бумаги, который гонит ветер по Саут Плезант-стрит, скорее всего, окажется страницей, выпавшей из дешевого издания стихотворений Эмили Дикинсон»[130].
Таков Амхерст через сто лет после смерти странной мисс Эмили, жившей в большом доме на Главной улице, о которой много судачили в городе, но которую мало кто видел в последние двадцать лет ее жизни.
1
В апреле 1862 г. Эмили Дикинсон писала известному тогда литератору Т.У. Хиггинсону: «Вы спрашиваете о моих товарищах. Холмы, сэр, и Закаты, и пес — с меня ростом — которого купил мне отец. Они лучше, чем человеческие существа — потому что всё знают, но не говорят»[131]. Холмы на первом месте, потому что они — зеленые летом, желтые и багряные осенью и белые зимой — окружали ее всю жизнь, как окружают и сейчас Амхерст.
Первым дошедшим до нас словом будущего поэта было слово «огонь». Когда во время прогулки в экипаже началась гроза, двухлетняя Эмили, впервые в жизни увидев молнию, воскликнула: «Огонь!»[132] Небесный огонь, не преминула бы уточнить выросшая Эмили, огонь, который сродни закатам. Всё, связанное с небом, станет навсегда притягательным для нее.
Эмили Элизабет Дикинсон, не любившая свое второе имя, родилась
10 декабря 1830 г. в доме, построенном ее дедом, в котором ей суждено было умереть спустя 55 лет, 5 месяцев и 5 дней.
Эмили была вторым ребенком в семье. Ее брат Остин родился в апреле 1829 г., а сестра Лавиния — в феврале 1833 г. Все члены семьи были очень привязаны друг к другу и не хотели разлучаться. Сестры не вышли замуж, а брат, женившись на Сьюзен Джильберт, подруге Эмили, поселился в собственном доме на соседнем участке. Обитатели двух домов ходили друг к другу в гости по тропинке через сад и огород.
Эмили Дикинсон происходила из старинного и прославленного рода. Ее далекий английский предок сражался в битве при Гастингсе в 1066 г. на стороне норманнов. Первый американский предок поэтессы, Натаниэл Дикинсон, пересек океан с группой английских пуритан во время так называемого Великого переселения в 1630 г. С тех пор многие его потомки воевали с индейцами, французами и англичанами, участвовали в революции, защищая веру, независимость и землю, доставшуюся от предков — первых поселенцев. История семьи Дикинсонов характерна для семей пуритан, поселившихся в XVII в. в Новой Англии на Атлантическом побережье Северной Америки.
Дед Эмили, Сэмюэл Фаулер Дикинсон, основал в 1821 г. Амхерстский колледж с целью подготовки миссионеров и укрепления пуританских добродетелей в век, когда религия стала терять свой былой непререкаемый авторитет. Конечно, создание колледжа не было и не могло быть единоличным предприятием Сэмюэла Дикинсона, но он был главной движущей силой этого начинания, имевшего огромные последствия для Амхерста и его жителей. Характер этого человека, кстати, построившего первый в Амхерсте кирпичный дом в 1813 г., был поистине пионерским. Эмили могла общаться с дедом только первые три года своей жизни, но каким-то образом (вероятно, через отца, Эдварда Дикинсона, который унаследовал некоторые качества своего родителя) его характер отразился в ее поэзии.
Азарт, с которым Сэмюэл Фаулер Дикинсон брался за любое дело, не всегда до конца продумывая все последствия, привел к тому, что к 1833 г. он разорился, вынужден был продать дом на Главной улице и переехать в Цинциннати. Его сын остался в этом доме с женой и тремя маленькими детьми, арендуя его половину у нового владельца. Эдвард был твердо намерен улучшить свое положение. Так и случилось. Когда Эмили исполнилось девять лет, ее отец купил дом на Плезант-стрит. Через пятнадцать лет он настолько преуспел, что был в состоянии вернуть дом на Главной улице, и в 1855 г. его семья вернулась в родное гнездо.
По многочисленным письмам Эмили Дикинсон разбросаны крупицы сведений о ее родителях, из которых составляется их «мозаичный» двойной портрет: отец прорисован четко, а мать изображена на заднем плане в расплывчатых тонах.
Эдвард Дикинсон был уважаемым в городе юристом, казначеем Амхерстского колледжа, избирался членом законодательного собрания штата и однажды даже был избран членом Конгресса и заседал в Вашингтоне. В его адвокатской конторе студенты-юристы проходили учебную практику.
Когда Эмили была ребенком, отец, отправляясь в дальние деловые поездки, обычно брал ее с собой, заботясь о ее здоровье. «Я была тогда чахоточной»[133], - вспоминала она. До пятнадцати лет Эмили не умела определять время по часам. Отец думал, что научил ее, но она не поняла и боялась сказать, что не поняла, а кого-нибудь попросить объяснить тоже боялась, чтобы отец не узнал. Вот как она писала о своей семье в письмах к Т.У. Хиггин-сону: «У меня есть брат и сестра. Моя мать не ценит мысль, а отец слишком занят своими бумагами, чтобы замечать, что мы делаем. Он покупает мне много книг, но просит меня не читать их — так как боится, что они потрясут мой разум. Все они религиозны — в отличие от меня — и каждое утро обращаются к Затмению, которое называют “Отче наш”»[134]. «Мой отец читает только по воскресеньям — он читает
Часто отец казался ей «старым и чудным иностранцем». «Иногда я скажу что-нибудь, а он уставится на меня в каком-то странном замешательстве, как будто я его напугала, хотя я не сказала ничего, что не сказали бы другие, — рассказывала Эмили в одном из писем. — Изредка, когда он забывает, что он адвокат, и на секунду снова превращается в человека, он говорит, что его жизнь прошла в пустыне или на острове… Так оно, наверное, и есть, потому утром я слышу его голос, и мне кажется, что он доносится откуда-то совсем издалека и в нем слышатся морские тона и шум ветра, и он напоминает о таких далеких местах, как остров Хуан Фернандес»[137].
В 1870 г. Т.У. Хиггинсон посетил Эмили Дикинсон. Вот что он писал жене из Амхерста о ее доме и семье по горячим следам: «Большой дом провинциального адвоката, из коричневого кирпича, с высокими деревьями и садом…», «Дом, в котором каждый член семьи живет сам по себе…», «Мне кажется, ее отец не строг, но отдален от детей. Он не хотел, чтобы они читали что-нибудь, кроме Библии…», «Она печет весь хлеб в доме, так как отец признает только ее хлеб»[138].
При всей внешней пуританской суровости Эдвард Дикинсон не был лишен воображения и тщательно скрываемой восторженности. Когда в 1853 г. открылась железная дорога, связавшая Амхерст с другими городами Новой Англии, Эдвард Дикинсон возглавил шествие пассажиров, приехавших первым поездом из Нью-Лондона. «Он маршировал по городу во главе колонны нью-лондонцев, как какой-нибудь римский генерал»[139], - писала Эмили брату. Кстати, эта железная дорога была построена по инициативе и при активном участии Эдварда Дикинсона. И еще один случай, связанный с отцом поэтессы, долго помнился в Амхерсте. Однажды летней ночью горожане были разбужены колокольным звоном. Полуодетые, повыскакивали из домов — думали, пожар. Оказалось, это почтенный Эдвард Дикинсон взобрался на колокольню Первой конгрегациональной церкви и всполошил набатом город, чтобы его жители могли полюбоваться очень редким для тех широт природным явлением —
