Стихотворения

это книга! И сколько их еще!»[157].

Начав писать стихи (это случилось, когда ей исполнилось двадцать лет), Эмили Дикинсон стала особенно остро интересоваться английскими писательницами и поэтессами, чья известность перешагнула за пределы их родного острова. Ее кумирами стали Элизабет Баррет Браунинг (а заодно и ее муж, Роберт Браунинг, на которого, вероятно, излилась часть благодати его жены), Эмили и Шарлотта Бронте и Джордж Элиот. Конечно, она читала и Эмерсона, и Торо, и Готорна, которых читали все мало-мальски интеллигентные люди в Новой Англии, и их влияние, особенно Эмерсона, на ее творчество очевидно. Но сердце ее навсегда было отдано этим англичанкам. Автора романа «Грозовый перевал» и изданных посмертно стихов она называла «Великая Эмили Бронте»[158]. Когда в 1883 г. в Бостоне вышла биография Эмили Бронте, написанная Мэри Ф. Робинсон, Эмили Дикинсон, прочитав ее, заключила: «Не было более электризующей книги со времени “Джейн Эйр”»[159]. Надо полагать, «наэлектризовало» поэтессу не столько искусство биографа, сколько сама краткая и горестная жизнь ее знаменитой тезки.

А вот что она писала о Джордж Элиот: «Что я думаю о “Миддлмарче”? Что я думаю о славе — за исключением того, что немного есть примеров, когда “смертный сей уже облекся в бессмертие”. Джордж Элиот — один из таких примеров»[160]. Но чаще всего, после Шекспира и Библии, Эмили Дикинсон обращалась к творчеству супругов Браунингов, цитируя в письмах их поэмы и стихотворения. Когда друг ее семьи Сэмюэл Боулз путешествовал по Европе, Эмили Дикинсон написала ему: «Если там, куда Вы уехали, кто-нибудь заговорит о г-же Браунинг, Вы должны слушать и запоминать для нас — а если будете на ее могиле, дотроньтесь до нее рукой за меня, неизвестную Скорбящую»[161]. Из всех американок, писавших стихи, Эмили Дикинсон выделяла, пожалуй, одну Элен Хант Джексон («Стихи г-жи Хант сильнее, чем что-либо, написанное женщинами после г-жи Браунинг»)[162].

Чем объяснить такой интерес к известным поэтессам и писательницам? Вероятно, Эмили Дикинсон с самого начала собственного писания пробовала примерять на себя их судьбу, их известность и искала в их жизни и творчестве черты сходства со своей жизнью, со своими мыслями и чувствами. На их примере она училась быть поэтом, видимо, по молодости лет не ведая, что поэтами рождаются и что именно это и произошло с ней — она родилась поэтом. Правда, если бы она родилась в другое время и в другой культурной среде и читала бы другие книги, она была бы другим поэтом. Почва, на которой вырастает поэт, готовится до его рождения. И почва эта — не столько литература, сколько культура, включающая и быт, и религию.

Несмотря на то что Эмили Дикинсон была религиозной бунтаркой — отказалась от многих кальвинистских догм, на которых основывалась жизнь и мораль ее предков на протяжении по меньшей мере двух столетий, перестала посещать церковь еще при жизни отца, насмехалась над чересчур религиозными соседями, — тем не менее ее мировоззрение и характер сформировались в лоне пуританской, кальвинистской, традиции (с известной поправкой, о которой речь ниже) и ее поэзия несет следы многократного чтения Библии и знания религиозных гимнов, которые прихожане Первой конгрегацио-нальной церкви Амхерста распевали во время воскресных богослужений. От такого наследства трудно полностью освободиться, даже если очень захотеть.

Роберт Пени Уоррен писал: «У многих художников прошлого, вероятно, у большинства из них, мышление отчасти было сформировано еще до того, как они начали писать. Например, так можно подумать о Готорне, идеи и темы которого, столь прямо и четко сформулированные, исходили из окружающей атмосферы Новой Англии. Это же очевидно и в отношении Эмили

Дикинсон и Германа Мелвилла»[163]. Это будет вполне справедливо в отношении Эмили Дикинсон, если подчеркнуть в приведенном высказывании слово «отчасти», чтобы оно не потерялось и не забылось. Да, поэтесса впитала «с молоком матери» кальвинистскую идею о врожденной греховности человека, и ей стоило, вероятно, больших усилий отвергнуть ее в конце концов. Да, с первого дня жизни она дышала атмосферой Новой Англии. Но нельзя забывать, что в этой же атмосфере родился трансцендентализм Эмерсона, согласно которому человек выше любой идеи, поскольку сам является сверхдушой, то есть изначально совершенен и безгреховен. Так что речь должна идти о борьбе идей, даже о битве идей, полем которой была душа художника. Эта борьба происходила в быстро менявшейся атмосфере Новой Англии первой половины XIX в., о чем следует сказать несколько подробнее.

В XVI в. церковь Англии под влиянием идей немецкой реформации, а также в силу политических причин отделилась от римско-католической церкви, перестав подчиняться римскому первосвященнику, но сохранила сан епископа и архиепископа. Некоторые группы верующих в Англии, в особенности последователи учения Кальвина, не были удовлетворены такой половинчатой реформой церкви. Одни хотели стереть все следы католического богослужения в религиозной практике и католических догм, делая акцент на проповеди и Библии как главных средствах привлечения душ ко Христу. Этих обычно называли пуританами. Другие хотели всего лишь усилить контроль за приходами и епископами. Эти назывались пресвитерианами. Третьи хотели, чтобы каждая конгрегация сама решала, каким формам служения Богу ей следовать. Этих называли конгрегационалистами, или сепаратистами. (Кстати, группа сепаратистов первой приплыла в Новую Англию на корабле «Мэйфлауэр» в 1620 г. и высадилась в Плимуте. Их стали называть «отцами-пилигримами».) Были и другие группы, но всех их объединяло желание очистить церковь от вековых наслоений вполне земного происхождения, и поэтому всех их можно называть пуританами (от английского слова риге — чистый).

С 1628 г. в Новый Свет начали перебираться в массовом порядке собственно пуритане (наиболее радикальная часть религиозных диссидентов), среди которых был и приплывший в 1630 г. Натаниэл Дикинсон — предок поэтессы. Они надеялись основать в Америке идеальную республику, соответствующую их кальвинистской теологии, Новый Иерусалим, «Царство Божье» на земле. Для начала же они основали Компанию Массачусетсского залива и свою колонию на месте нынешнего Бостона.

Пуританизм, однако, представлял собою нечто большее, нежели только отношение к формам вероисповедания и церковной организации. И тогда, как и сейчас, этим словом обозначался строгий образ жизни, чрезмерная забота о нравственном поведении, которая нередко приводит к беззаконному вмешательству в личную жизнь соседей, отрицание и всяческое подавление действий и манер, которые в наше время уже не считаются предосудительными. Таковы были худшие стороны пуританизма. Лучшими его сторонами были наделение человека чувством социальной ответственности и серьезное отношение к жизни, за которым стояли интеллектуальная убежденность и искренняя набожность.

В основе пуританской серьезности лежал кальвинизм — суровая и догматическая теология, созданная женевским религиозным реформатором Жаном Кальвином (1509–1564). Кальвинизм представляет Бога сувереном, против власти которого человек в лице Адама взбунтовался, порвав священный и торжественный договор между ними. На Адама и весь его род пало справедливое возмездие. Однако через Христа человеку был дан вторично шанс, но, правда, этот шанс распространяется только на тех, кого Бог «избрал» быть спасенным от геенны огненной. Большинству людей предопределено проклятие, которого они заслуживают. Хотя никто не может быть уверен в том, что попадет в число немногих счастливчиков, кому предопределено спасение, жизнь должна проходить в постоянных поисках знаков божественной воли. Жить постоянно на виду у Бога и стараться следовать его воле — вот цель кальвиниста и исток «сознания Новой Англии», определявшего до известного времени ее атмосферу.

Кальвинизм был главенствующей теологией (можно сказать, идеологией) Новой Англии в течение всего колониального периода, и он продолжает жить в ней в той или иной степени в формальных символах веры всех протестантских церквей Америки, кроме лютеранской. Некальвинисты всегда считали его «грубым» — главным образом из-за того, что он унижал человеческую природу, считая ее изначально испорченной, искаженной первородным грехом и восстановимой только по милости Бога.

Эти принципы имели определенный практический эффект во всех областях жизни переселенцев. В 1636 г. был основан Гарвардский университет, и Новая Англия начала строить свою культуру. В искусствах содержание, конечно же, господствовало над формой, ибо пуритане, суровые и возвышенные люди, считали, что если уж искусство должно существовать, то оно обязано посвятить себя скорее научению, нежели развлечению. Пуританский религиозный деятель и публицист Коттон Мэзер (1663–1726) защищал в литературе «способ письма, с помощью которого автор стремится дать читателю нечто полезное в каждом