плечу.
— Ты ее не знаешь — ведь съест!
Как он активно устранялся, отстранялся от нее.
— А ты откуда знаешь? — невинно спросила она.
— Догадываюсь…
Потом все курили. Светка тоже.
— Я ей иногда позволяю, — пояснил Сергей.
— Х–хорошие стихи есть… «Н–не запп–п–прещайте ж–женщинам к–курить…» — сказал Кузьмин.
Марина вдруг поняла, почему он так мало говорил, — он заикался и, видно, стыдился этого.
— Имей в виду, Маринка, мало того, что он у нас лучший инженер на заводе, он еще и в стихах разбирается лучше тебя… Даже по–французски читает, — сказал Сергей.
— Почитайте, пожалуйста, Вийона, если знаете. Интересно, как это звучит…
Странно, но он не стал отказываться. На французском он читал легко, не заикался, почти пел.
— Первый раз вижу Кузьмина таким смелым, — сказала Лиля.
Потом Сергей достал гитару и все что–то пели.
Марина даже начала по собственному почину: «Не искушай меня без нужды…» Подхватил Кузьмин — у него был хороший слух и низкий густой голос. Нет, он начинал Марине нравиться. Вид у него был уже не такой чопорный, рубашка расстегнута, и глаза блестели не так холодно, как обычно.
Так получилось, что в такси они возвращались домой вчетвером: Сергей со Светкой, Кузьмин и Марина. Светка села рядом с ней — она весь вечер держалась за нее, будто Марина одна могла ее спасти. Укатали же сивку крутые горки! Всю дорогу Сергей говорил Кузьмину о какой–то перестройке, предлагал какие–то планы систематизации, и Кузьмин внимательно слушал его, бросал свои замечания, странное дело, совсем не заикаясь. Марина вдруг представила его на работе: требовательный, жесткий, пунктуальный. Та раскованность, что мелькнула в нем на минуту, исчезла, и он снова стал ее раздражать. По–французски читает, цирлих–манирлих. И вообще — завели разговор, кому это интересно.
— Эй, вы, донжуан, развлекали бы дам, — влезла она.
— Подожди, — деловито сказал Сергей.
— В–вам спеть или с–с–сплясать? — он снова начал заикаться.
Острит тоже. А глаза злые.
— Хорошо замужним женщинам, — не прекращала она, — их хоть до дому довезут.
— Н–не в–волнуйтесь, ч–черт подери…
Светка вдруг хихикнула — Марина как–то и забыла про нее. А зайцы, оказывается, не дремали. Рада, идиотка, отомстила.
— Встретимся девятого, — сказал Сергей, прощаясь. Марине он только кивнул еле–еле.
Кузьмин сел в машину и резко закинул руку ей на плечи, пытаясь придвинуться. Лицо у него было наглое. Она отодвинулась, и он упал на сиденье.
Достукалась.
Он все еще лежал лицом в сиденье и тихо всхлипывал. Она поняла, что он смеется, только тогда, когда он Расхохотался во все горло.
И снял своим смехом ее тревогу и раздражение. Пожалуй, он рад, что к ней, оказывается, не надо приставать и что он останется джентльменом, если просто довезет девушку до дома.
— Хороший вечерок, — сказал он сквозь смех. — Отличный.
— Давайте покатаемся?
— Давайте.
Помолчали, но совсем не напряженно.
— Как вам этот Хромов? — спросила она его потом.
— Отличный м–мужик.
— А вам не кажется, что он жуткий бабник?
— Нет, что вы… Просто ему не везло.
— Ах вот как. А теперь повезло?
— М–мне она не н–нравится, но она его очень любит. Не то, что предыдущая…
— А что за предыдущая?
— С–сбежала с режиссером. К–кинозвезда.
— Кто вам это сказал?
— Он сам. А на з–заводе б–болтают всякую чушь…
— И он не постеснялся сказать вам, что от него сбежала женщина?
— Он очень ч–честный п–парень.
Вот такие новости узнала она в тот знаменательный вечерок. И снова какой–то бес толкнул ее сказать:
— Этой кинозвездой была я.
— В–вы ошиблись, я не настолько пьян, чтоб поверить этому.
— Почему? — обиделась она.
— Потому что вы слишком играете в жизни, да еще плохую роль.
Он еще постоял внизу, пока она не поднялась наверх и не крикнула ему:
— Спасибо, Юра, я дошла.
На ступеньках у самой площадки сидел Стасик и жевал хлеб. Одиночеством, будто сквозняком, тянуло от его сиротливого взгляда.
— С кем это ты? — каким–то странным тоном спросил он.
— Так, один знакомый… А ты что тут сидишь?
— Жду тебя, а мне не открывают.
— Ну так пошли.
— Не стоит. — Опять этот странный тон.
— Стасик, что с тобой? — Марина хотела погладить его по голове, но он резко увернулся и медленно пошел вниз по лестнице.
Мало того, что она пережила этот бредовый, пошлейший вечер, так вот и Стасик уходит.
— Стасик, миленький, не уходи, — противным, дрожащим от слез голосом крикнула она.
Он уходил так, будто навсегда.
Она кинулась вслед за ним, схватила за руку:
— Стасик, зачем же ты–то уходишь от меня? Не уходи не уходи! — она уже плакала и ничего не видела от слез. Потом — его горячее дыхание на щеке, легкие прикосновения губ, а когда она наконец–то поняла, что он ее целует, вырваться было уже невозможно. Да ей уже и расхотелось вырываться. Ну и пусть, думала она, вот я такая. Мне хорошо так. Ну и пусть…
Они сидели на лестничном окне или, может, на ступеньках, не важно. И сколько времени прошло — не важно. Важно только это чудесное состояние — будто смотришь на огонь и не отвести глаз. Они не видели друг друга и не сказали друг другу ни слова, она даже не помнила, как расстались.
Дома ее встретила заспанная Жанка.
— Боже мой, посмотри на себя, — и сунула ей в руки зеркало.
— В чем дело?
— Целоваться не умеют, а туда же. Ну что, не говорила я?
Только тут Марина увидела, что губы ее занимают пол–лица.
— Научимся, — ответила она и почувствовала, что хочет только спать.
Зачем–то сняла старую простыню, постелила свежую крахмальную и только потом блаженно вытянулась на ней.
— А ты когда пришла? — спросила у Жанки.
— Вам видней, я через вас переступила…
— Заткнись, — промямлила Марина, засыпая. Помнила только, что все улыбалась, отчего губы сладко ныли, и была рада, что хоть эта боль осталась от всего только что происшедшего.
